Да и, собственно, с чего вдруг произойдет примирение? Крови-то пролилось немало. Уже в начале пьесы князь Вероны грозит смертной казнью каждому, кто отважится на вендетту. В спектакле Панкова в роли Эскала, князя Веронского, — Евгений Миронов, напоминающий мэра какого-нибудь русского городка. Его показывают на мониторе в телепередаче Verona News. Благородной шекспировской риторики властителя города тут нет и в помине. Мэр — хозяин с оптимистичным комсомольским прошлым, в дорогом прикиде; его достали мафиозные разборки, и он ставит свой (по сути тоже бандитский) ультиматум. Однако на подданных это не действует. Почему?

Ненависть в этом спектакле — состояние мира, в котором нет места любви. А если любовь и возникает, то обречена на погибель. Всё и все дышат этой иррациональной, животной жаждой кровопролития. Вышел ли ты на улицу, стоишь ли на площади — будь готов к поножовщине.

Верона у Панкова похожа на Люберцы. Монтекки — местные жители — светловолосые, во всем светлом (в золотом шелке), Капулетти — понаехавшие хачики, гастарбайтеры — жгучие брюнеты, во всем черном. Ромео (Павел Акимкин) — европеец, Джульетта (Сэсэг Хапсасава) — азиатка. В клане Капулетти говорят на башкирском, татарском, бурятском. Собираясь вместе, изъясняются по-русски, в особых случаях переходя на английский.

Сцена открыта с четырех сторон. Минимум декораций, реквизита и бутафории. Спустили люстры — вот вам и сцена бала. Поставили по углам четыре больших барабана — обозначили ритуальное пространство боя Тибальта и Меркуцио (художник-постановщик Максим Обрезков).

По законам, царящим на этой территории ненависти, появление у кого-либо из стаи высокого чувства есть знак глубокой аномалии. Душа пробуждается только у Ромео, и Панков дает понять это в сцене тайного венчания влюбленных Отцом Лоренцо (Александр Гусев). Из шпанистого тинейджера Ромео превращается в человека, иначе осознающего себя в мире. Преображение сыграно Акимкиным достоверно, без нажима. Жаль, правда, что таких моментов в спектакле мало.

Герои спектакля не знают (и не хотят знать), что такое благородство, милосердие, сострадание. А если и есть к тому задатки, то очевидны либо их слабость, либо изгойство. Мужская роль Бенволио, друга Ромео, становится женской (Анастасия Сычева) — это девочка, вступившая в банду как мальчик. Еще Кормилица (Ирина Рындина) — существо не от мира сего. В мусульманском платке, шурша черным шелком, она тенью скользит по территории, забрызганной кровью. Она не смотрит по сторонам: и потому, что страшно, и потому, что главное для нее — спасти и защитить.

А вокруг и вправду страшно. Дуэль Тибальта (Александр Новин) и Меркуцио (Петр Маркин) — схватка под бой барабанов, почти языческий ритуал, взывающий к жертвоприношению. Меркуцио — не юркий и язвительный друг Ромео, но богатырь Илья Муромец (голый до пояса), идущий врукопашную. Кажется, такой раскидает всю Верону, однако убивают его. И вот члены двух банд стоят у трупа в растерянности. Замерли, всматриваются в распластанное тело, на мгновение поддаются раскаянию. Убивать трудно, но не менее трудно жить с мыслью, что ты причастен к убийству…

Однако ход вещей от этого не изменится. На этой территории убивали, убивают и будут убивать. И права на любовь ни у кого нет.

Владимир Панков поставил Шекспира в жанре саунд-драмы (заставив вспомнить о мюзикле „Вестсайдская история”). Когда героям не хватает слов, чтобы выразить свои чувства, они танцуют и поют. Музыка тоже втянута в войну: с одной стороны — Прокофьев и Беллини, с другой — этника. И здесь тоже нет победителей.