«ИВАНОВ» ТИМОФЕЯ КУЛЯБИНА В ТЕАТРЕ НАЦИЙ

В Театре наций режиссер Тимофей Кулябин выпустил чеховского «Иванова» со звездной актерской командой: Чулпан Хаматова, Елизавета Боярская, Игорь Гордин, Виктор Вержбицкий и худрук Евгений Миронов, отметивший новой ролью 50-летний юбилей.

С «Ивановым» у Театра наций давние и сложные отношения. Эта ранняя пьеса Чехова была написана специально для частного Театра Корша, чей пряничный особняк достался театру Евгения Миронова, но прошла в нем всего три раза. К 120-летию пьесы здесь даже устроили фестиваль разнообразных «Ивановых», а поставить её на подмостках Театра наций должен был европейский гранд-мастер Люк Бонди. Но не успел. Тогда постановку поручили режиссеру Тимофею Кулябину, который уже выпустил здесь два спектакля на Малой сцене.

Во всех своих постановках, будь то легкий пушкинский «Онегин», «Три сестры» или приснопамятный «Тангейзер», он последовательно переносит действие в наши дни, более близкие и понятные. Сегодня этот прием трудно назвать новацией, скорее – необходимостью. Как емко сказал Анатолий Васильев в недавно вышедшей книге Зары Абдуллаевой Parautopia: «Уходит состав, состав вещества, из которого сварен персонаж Чехова». Возродить его сегодня на сцене и не соврать практически невозможно. Поэтому театр и режиссер занимаются другим – примеряя чеховскую пьесу, её характеры и коллизии, они пытаются понять себя, свое время.

Время, конечно, сопротивляется. Создатели постарались убрать из сценической редакции устаревшие слова и явления, но многие ключевые моменты пьесы все же выглядят явными анахронизмами. Например, в чем сегодня конфликт женитьбы на еврейке, или откуда у современной деловитой Шурочки Лебедевой такая тяга к самопожертвованию... Все это приходится принимать за театральные условности и мысленно брать в кавычки.

Но спектакль Кулябина не претендует на документальную правдивость, он сделан в жанре, который можно определить как «трагикомический сериал». Режиссер точно почувствовал и передал структуру «мыльной оперы», лежащей в основе пьесы. Ведь писалась она для частного Театра Корша, и мелодраматические повороты – опасная болезнь жены, любовные интриги, внезапная смерть героя – были нужны для привлечения почтенной публики.

Все эти сюжетные ходы так же охотно используют современные сериалы. И Кулябин играет на столкновении высокой и низкой культуры, так же как Чехов сталкивал в своей пьесе гамлетовского, страдающего героя и водевильность ситуаций, в которые он попадает. Декорации Олега Головко напоминают выгородки из какого-нибудь «Счастливы вместе»: типичная обстановка панельной однушки, крохотная прихожая, маленькая кухня, где Сарра готовит мужу обед – овощной салат и запеченную рыбу. Не забыт даже балкон на полтора метра, где Иванов курит, сбрасывая пепел в жестяную банку из-под газировки.

Только здесь все несчастны. Тесное пространство давит на героя, выталкивает его вон из дома, на дачу к Лебедевым или в неопрятный, захламленный офис с темной курилкой, похожей на тюремную камеру – но и там ничуть не лучше. Сцена именин у Лебедевых – это уморительная квинтессенция пошлого российского быта – дамы в леопардовых платьях и с тоннами косметики, пьяный угар и танцы под попсу. Внезапные любовные признания Шурочки и страстные поцелуи в углу – вполне в духе этого праздника жизни. Поэтому режиссер заканчивает первый акт жестко и без сантиментов: застигнутый женою в объятиях другой, Иванов молча садится и ест привезенную ею рыбу, бесчувственно и опустошенно...

Кулябина мы привыкли считать режиссером концепта: «Трех сестер» он придумал играть на жестовом языке глухонемых, в «Процессе» Кафки закрыл лица актеров полупрозрачными масками, ну и так далее. Но на этот раз он поставил спектакль абсолютно актерский. Ни разу на его постановках, где весь ансамбль точно и добросовестно работал на общую идею, не хотелось воскликнуть: «Как хороша тут Х» или «Как прекрасно играет N». А в «Иванове» хочется на каждом шагу.

Как пугающе достоверна тут Чулпан Хаматова: она играет Сарру не чахоточной, а онкобольной с лысым черепом, слабым голосом и ломкими ногами – кажется, что жизнь уже покидает эту несчастную. И тем ценнее редкие мгновения теплоты и нежности между ней и молодым доктором Львовым, которого Дмитрий Сердюк играет благородным и преданным рыцарем. Хотя собственная честность и убеждения для него явно дороже прекрасной дамы.

Как напориста Шурочка Елизаветы Боярской – она берет своего избранника штурмом, не оставляя шансов улизнуть из её цепких объятий. Этой боевой девушке под силу «сделать» не только себя, но и мужа вылепить по нужным лекалам, так же как её мать выдрессировала отца. Лебедев в исполнении Игоря Гордина – еще одна яркая актерская удача: этот подкаблучник давно сдался, махнул на себя рукой и глушит совесть большими дозами алкоголя, хотя по природе своей – душа человек. Невозможно не упомянуть Ольгу Лапшину, создавшую острый шарж на разбитную тетку из провинции, которая не дура выпить, закусить, да и спеть во всю ширь русской души.

Сложнее всех приходится Евгению Миронову. Если остальные персонажи в спектакле более-менее однозначны, четко определены, то образ главного героя намеренно размыт. Тимофей Кулябин, как и сам Чехов, не дает точного ответа на вопрос: подлец он или «лишний человек», жертва обстоятельств или просто безвольный депрессивный неврастеник. В первом акте Миронов изображает почти комического персонажа – в очках, домашнем трико и с сигаретой. Как определил в интервью режиссер – это «парень из соседнего подъезда», менеджер среднего звена, у которого не идут дела.

Но во втором акте героическое начало актера берет свое и он выплескивает темперамент в бурных внутренних монологах и болезненных диалогах с окружающими, которые его совершенно не понимают – даже всепрощающая Сарра называет лжецом и подлецом. Чем нелепее и мельче Иванов выглядит в глазах других, тем больше мучается сам. Несоответствие внутреннего и внешнего, завышенных требований к себе, неспособность смириться с пошлостью жизни и неумение устроить её как-то иначе, в конце концов, и доводят героя до смерти. Театр решил использовать первый вариант пьесы, где Иванов не стреляется, а умирает от разрыва сердца на собственной свадьбе.

При желании ему можно поставить чисто медицинский диагноз. В программке спектакля даже приводится мнение психиатра, расписывающего депрессию Иванова по всем правилам современной науки. Можно назвать его состояние просто «кризисом среднего возраста». Но главное, что типичность, банальность ситуаций тут не отменяет их трагической безысходности. Пусть этот герой – птица невысокого полета, но режиссер не отказывает ему в праве на страдания. И если в Иванове современный зритель вдруг узнает себя, спектакль сможет стать для него хорошей психотерапией.