„Чайку” во МХАТе решили не засчитывать премьерой. На афише припечатано по-другому: „Вновь в репертуаре”. Олег Ефремов поставил этот спектакль 21 год назад, и тогда это была одна из самых удачных мхатовских постановок.
Спустя такой солидный срок снова, засучив штанины, лезть в воды колдовского озера, — дело рискованное. Может получиться, как год назад у Галины Волчек с „Тремя сестрами”: вроде бы на все роли введены молодые актеры, а кажется, что им уже недалеко до пенсии. Как будто это и не спектакль, а караоке какое-то, пьеса для механического пианино, сочиненная двадцать лет назад.
„Чайка” вызывала такую же опаску. Будет ли птичка живой и резвой или же новой „Чайке” так и суждено торчать музейным чучелом во мхатовской афише?
Сравнение ефремовской команды 80-года (Смоктуновский, Калягин, Евстигнеев, Вертинская, Екатерина Васильева, Андрей Попов, Лаврова, Мягков) с нынешним небогатырским племенем заранее отбросим как некорректное.
Можно ли после „Чайки” 2001-го года говорить, что в ней видны очертания новой мхатовской труппы? Наверное, к этому есть основания, хотя Евгений Миронов, едва ли не самая ключевая фигура этого ансамбля, нынче числится актером Табакерки, а не МХАТа. Но дело, в конце концов, не в трудовой книжке, и для многих очевидно, что Миронов совсем скоро станет ведущим актером чеховского МХАТа.
Треплев у Миронова вышел мягким, порывистым и доверчивым. Хороший мальчик Костя, которому нужны не столько новые формы, сколько любовь. Одному моему коллеге игра Миронова не понравилась. „Он по своей природе не умеет играть любовь”, — сказал он. И если говорить о любви к Нине Заречной, то, пожалуй, это правда. Миронов с одинаковой горячностью бросается в объятия к дяде (Сорин — Вячеслав Невинный), к маме (Аркадина — Ирина Мирошниченко) и к Нине (Марина Салакова). Играет скорее простое желание физического тепла, нежели любовь взрослого мужчины к женщине. И слова ?холодно, холодно, холодно? в этой „Чайке” вдруг обретают вещественный, телесный смысл. Отчего застрелился Константин? Оттого, что было холодно.
Когда бы не строгие газетные объемы, я написал бы и про сонную, всю „отсиженную”, как нога, Евгению Добровольскую (Маша), и про Ирину Мирошниченко — в меру лучезарную и умную, и про неброского, но точного Михаила Хомякова (Тригорина). Без привкуса мемориальности