Она серьезно работает над собой. С достоинством несет груз ответственности за свою громкую фамилию, пытаясь приумножить то сказочное наследство, которого не выбирала. Встреча с Марией Мироновой — актрисой большого потенциала и женщиной, которую собственная красота волнует лишь в момент выбора фото для обложки.

Она сидит в редакции Psychologies c идеально прямой (как всегда) спиной и критически рассматривает кадры своей фотосессии: „Слишком искусственно, не пойдет… здесь поза надуманная… это не я… вот это, может быть ” Потом по телефону правит текст интервью, как скульптор, отсекая все лишнее — четко, обоснованно. Похоже, и к собственной жизни Мария относится точно так же - как взыскательный художник к своему творению. Как садовник, взращивает и, как фотограф, высвечивает в себе самое глубокое, сущностное. Она выстраивает свой путь так осознанно и целеустремленно, что восхищение этой женщиной порой смешивается с недоверием: ее отношение к себе и миру кажется слишком рациональным. Наша встреча в уютном кафе недалеко от Машиного дома отчасти разрушает и… подтверждает это ощущение. Она держится строго, рассуждает уверенно, без эмоций — кажется, сомнения ей вообще не знакомы. Лаконично отвечает на телефонные звонки, несколько раз набирает номер сына Андрея („Ты где?”). Ему 14 лет, а это не самый спокойный для матери возраст. Вскоре с футбольной площадки в кафе забегает и сам Андрей Миронов — легкий, живой мальчишка: „Мам, можно креветку?” И мне, с обаятельнейшей улыбкой: „Здравствуйте!” В нашем долгом диалоге Мария оттаивает, чаще смеется, волнуется, и я понимаю: она говорит о том, что ей действительно важно. О том, что пережила. О том, что и сейчас — болит. Актерская профессия — один из главных жизненных приоритетов Марии. В театре у нее наконец появилась масштабная роль, которая перевернула все представления о таланте молодой актрисы, — роль Федры в спектакле Андрея Жолдака „Федра. Золотой колос” (Театр Наций).

Psychologies: В трагической роли Федры вы невероятно выросли как актриса: играете свободно, глубоко, страстно — на разрыв аорты. Изменила ли эта работа ваше отношение к другим вашим ролям?

Мария Миронова: До Федры во мне было много нерастраченных сил, которыми я чересчур загружала не слишком значительные роли: они казались мне очень серьезными. Теперь я растрачиваю себя там, где нужно — в Федре, а остальное играю легко. Моя новая работа в спектакле Владимира Мирзоева „Тартюф” — из числа легких и, к сожалению, внешне эффектных ролей. Но репетировать с Мирзоевым — большая радость.

Psychologies: Кто ваши зрители?

Мария Миронова: Я не хотела бы разграничивать свою аудиторию, например, на специалистов и простого зрителя. Зритель для меня понятие единое. Я вообще по жизни человек не разделений, а соединений. Но, наверное, мне было бы сложно играть для аудитории стадионных концертов. Это не мой зритель.

Psychologies: Поколение вашего сына — это ваша аудитория?

Мария Миронова: Сложно определить. Если говорить в целом, ребята тинейджерского возраста — от 12 до 20 — живут под специфическим телевизионным, клиповым диктатом. Это не совсем моя стезя.

Psychologies: У вас с сыном сравнительно маленькая разница в возрасте. Вы понимаете это новое поколение?

Мария Миронова: Понимать-то понимаю, но Я человек достаточно консервативных взглядов и чувствую, что, скорее всего, родилась не в то время. Я в нем вполне адекватно существую — формально, темпоритмически, но оно не по моей душе. Мне близко то ощущение времени, которое есть в фильмах Александра Сокурова и Андрея Тарковского. Не мелькающее, не клиповое, а реальное, точечно проживаемое. С долгим ощущением от каждого лица, дуновения ветра Нынешнему поколению подростков это смотреть скучно. Его внешние ритмы жизни сливаются с внутренними.

Psychologies: Нет ли у вас страха потерять из-за этого контакт с сыном?

Мария Миронова: Нет, у меня был период жизни в том же переходном возрасте, когда я была суперсовременна и так же, как сейчас мой сын, находилась под влиянием модных веяний. Но в какой-то момент я разобралась в том, что происходит вокруг, и мне это стало категорически неинтересно. Надеюсь, что с Андреем рано или поздно произойдет то же самое.

Psychologies: Мы связываем со своими детьми определенные надежды, желания. Но в какой-то момент родное существо начинает жить по своим законам. Вам знакомо это чувство разочарования?

Мария Миронова: Я не воспринимаю настоящий момент как точку, как нечто завершенное. У меня нет такого подхода: сегодня все плохо, и я разочарована. Тогда пришлось бы каждый день в чем-то разочаровываться. Я точно знаю, что есть перспектива. Поэтому мне остается только по мере своих возможностей что-то выстраивать. И верить.

Psychologies: Вера в Бога, о которой вы говорите, делает жизнь более ясной. Как вы почувствовали ее в себе?

Мария Миронова: У меня с самого раннего детства было, пожалуй, только одно положительное качество на общем неблагополучном фоне. (Смеется.) Это целеустремленность. Очень сильное желание чего-то добиться, понять, достичь. Вот оно и помогло мне. Многое пришлось преодолевать. И это было очень трудно, ведь что-то преодолеть можно только внутри себя. Пытаться изменить внешние обстоятельства бессмысленно.

Psychologies: Похоже, вы максималист?

Мария Миронова: Абсолютно. Максималист, перфекционист и идеалист. Страшное сочетание. Вся моя жизнь — сколько себя помню — определяется стремлением к чему-то идеальному, а не наличием его.

Psychologies: Поясните, пожалуйста.

Мария Миронова: Можно притчей?'Встретился один монах с мирянином, они долго общались, и мирянин был потрясен его благочестием, добротой, мудростью и однажды спросил монаха: „В вас уживается множество прекрасных вещей — как вам удается совмещать в себе столько достоинств? Укажите мне этот путь”. На что монах ответил: „То, что вы говорите, удивительно, ведь ко всему, что вы перечислили, я отчаянно стремился всю свою жизнь, но так этого и не достиг”. По большому счету этот монах не слукавил. Чем дальше он шел по своему пути, тем больше понимал, насколько его цель далека от него.

Psychologies: Свое первое стремление помните?

Мария Миронова: Достаточно рано я поняла — конечно, на уровне ощущений, — что у меня, как у любого человека, есть определенный набор способностей. И что данное мне я должна вернуть с лихвой, а не закопать в землю — вот этого я больше всего боялась. Мне надо было много трудиться и относиться к себе очень жестко. Если ты как следует поле не вспашешь, на нем ничего не вырастет.

Psychologies: А разве любить это „поле”, то есть себя, не нужно?

Мария Миронова: Не думаю, что это плодотворно. Мне ближе путь отстранения от своего „я”, чтобы избежать пристрастия. Когда я только пришла в театр, обо мне много писали, чаще — плохое. У меня был выбор: воспринять это со своей „колокольни”, а значит, обрасти комплексами и выстроить защиту („Я хорошая, а вы меня не знаете”). Или задуматься, почему люди это пишут. Я выбрала второй путь.

Psychologies: И теперь вы можете сказать, что свободны от мнения других людей?

Мария Миронова: Отчасти да. Я очень долго шла к этой свободе. Ведь любой человек склонен думать, что он - замечательный и неповторимый, только кто-то почему-то его не понимает. Такое восприятие порождает огромное количество проблем. Мне ближе ощущение себя как малой части огромного мира: вот есть я, а рядом — другие люди. Наши жизни смешаны в равных пропорциях. Принять это очень сложно. Но - какая бы ни была ситуация! — чем меньше ты думаешь о себе, тем жизнь прекраснее. И люди начинают воспринимать тебя все лучше и лучше. (Смеется.) Потому что в другом человеке нам всем прежде всего интересен его интерес к нам самим!

Psychologies: Но понять другого не всегда легко. Что вы делаете, когда вас не понимают, не слышат? Отступаете, принимаете как должное?

Мария Миронова: У меня включаются очень жесткие внутренние механизмы — достучаться во что бы то ни стало. Напор появляется, как у быка. (Смеется.) Азарт неимоверный.

Psychologies: Чего вы точно не пожелаете своему сыну?

Мария Миронова: Зависимости от каких бы то ни было навязанных штампов, стереотипов. От дани времени. Русский человек вообще склонен к зависимости — раньше от власти, сейчас от денег Но для моей психики это ужасно. Когда в моем сознании появляется что-то навязанное извне, я перестаю быть собой.

Psychologies: Но ведь внешняя среда — это и люди, которые нас формируют. Вы признаете авторитеты?

Мария Миронова: Авторитеты необходимы, особенно ребенку. Когда я приходила в детстве к своей бабушке, Марии Владимировне, и рассказывала, как я люблю танцевать, заниматься теннисом, английским языком, она мне говорила: „Машенька, ты как дырявый шланг: налево вылетит, направо вылетит, а в результате ” — и показывала большую фигу. Я с ней согласна: мозг ребенка нужно направить в определенное русло, а если этого не произойдет, то он останется инфантильным человеком, которому трудно будет себя в чем-то реализовать. Мне повезло: авторитеты у меня были и есть сейчас. Это люди, с которыми у меня стопроцентная созвучность мироощущения, восприятия жизни, всего.

Psychologies: Были ли у вас авторитеты в плане формирования модели женственности?

Мария Миронова: Это не моя тема.

Psychologies: Модель мужественности?

Мария Миронова: Скорее это. Не знаю почему — так уж сложилось.

Psychologies: Скорее жесткость, чем слабость?

Мария Миронова: Скорее конструктивность, чем эмоциональность. Я говорю о своем стремлении. Мне кажется, эмоции во мне и так есть. Но вектор моей работы направлен в сторону мужественности. Мне не нравятся истеричные, зависимые женщины. А женщины только лишь женственные, не работающие над собой, как правило, такими и становятся — истеричными и зависимыми.

Psychologies: Вам не близки мягкость и жертвенность?

Мария Миронова: Как правило, это потом тоже переходит в истеричность. Когда ты жертвуешь бездумно, всегда потом будешь упрекать других в том, что они этого не оценили. Женщин, жертвующих разумно и не попрекающих этим, я в жизни не встречала.

Psychologies: Прекрасные образцы женственности есть в литературе — Татьяна Ларина, Наташа Ростова

Мария Миронова: Мне ближе женщины за сорок: Федра, мадам Бовари — с другим жизненным багажом. Мне нравятся героини не идеальные, а страстные. У каждого человека есть некое душевное заболевание, то есть страсть. Мне интересно сочетание вот этой болезненности и звенящей, природной чистоты, которое есть, например, у Сонечки Мармеладовой. А смирение Татьяны Лариной, покорность — великая черта русского народа — к сожалению, пока не совсем моя тема. Но мне есть к чему идти, расти.

Psychologies: Вы боитесь чего-нибудь?

Мария Миронова: Все в жизни выстраивается. Абсолютно все. Кроме того, что зависит от Бога, то есть жизни и смерти. Страх перед смертельным заболеванием или уходом человека из жизни — перед тем, что от моих действий никак не зависит, — я пока не переборола. Так же как и другие эмоции, связанные с этим: горечь, обиду и многое другое.

Psychologies: Вы обращаетесь к кому-нибудь за помощью в трудную минуту?

Мария Миронова: Я глубоко убеждена, что любая ситуация, которая возникает в моей жизни, появляется для того, чтобы научить именно меня. И я сама должна ее разрешить: пережить, осмыслить и найти в себе силы справиться с ситуацией. У меня были разные моменты в жизни, и очень сложные. И я для себя определила одно: Бог дал мне силы на то, чтобы разрешить любые проблемы, которые создают люди. Пока ты жив, неразрешимых проблем нет. Самая страшная вещь — когда кого-то из тех людей, кто завязал этот узел — эту проблему, уже нет. Это может быть колоссальным грузом.

Psychologies: Но разве вам не хочется иногда элементарно поплакаться кому-то в жилетку — чтобы стало легче?

Мария Миронова: Я не говорю, что никогда этого не делаю. Но я думаю, что это неконструктивно: если проблема есть, ее надо решать. Я буду предпринимать какие-то действия, молиться Богу, чтобы он открыл мне мое непонимание, но это моя проблема! Я не ищу легкости. Чтобы почувствовать радость, ее надо сначала заслужить.

Psychologies: Семья для вас — это что?

Мария Миронова: Семья — это пространство моих любимых людей, свободного, разумного, наиболее бесстрастного, спокойного существования. Я не живу под крылом — это не моя ситуация. Семья — это, скорее, не защита, а гармония.

Psychologies: Как вы воспринимаете свой возраст?

Мария Миронова: Я всегда была старше своих лет, даже в детстве. Только сейчас вхожу в ту пору соответствия между собой и своим возрастом, в которой мне по-настоящему комфортно.

Psychologies: В какие моменты вы счастливы?

Мария Миронова: В последнее время я перестала искать счастье в будущем или в прошлом. Моменты счастья для меня связаны с благодарностью. Это замечательное ощущение! И я его в себе культивирую. Я благодарна Богу и людям вокруг за очень-очень многое. За то, что живы и здоровы мои близкие люди. За то, что у меня есть любимое дело, которым я зарабатываю деньги, не думая по большому счету о том, сколько именно. Для меня, наверное, это и есть то, что называется счастьем.
Личное дело

* 1974 Родилась 28 мая в Москве, в семье известных советских актеров Андрея Миронова и Екатерины Градовой.
* 1981 Дебютировала в кино — сыграла Бекки Тэтчер в телевизионном фильме Станислава Гворухина „Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна”.
* 1991 Поступила в Высшее театральное училище им. Б. В. Щукина, вышла замуж за бизнесмена Игоря Удалова.
* 1992 4 июня родился сын Андрей. Спустя восемь лет супруги расстались.
* 1996 Окончила актерский факультет ВГИКа (курс Михаила Глузского). Принята в труппу театра Ленком. Первая роль — в спектакле Марка Захарова „Варвар и еретик”.
* 2000 Главная роль в картине Павла Лунгина „Свадьба” (приз Каннского фестиваля „За лучший актерский ансамбль”). Второй раз выходит замуж — за продюсера Дмитрия Клокова.
* 2003 Премия благотворительного фонда имени Евгения Леонова за роль Эвридики в спектакле Марка Захарова „Плач палача”.
* 2005 Роли в фильмах Владимира Хотиненко „Гибель империи” и Филиппа Янковского „Статский советник”.
* 2006 Роль Федры в спектакле Андрея Жолдака „Федра. Золотой колос” в Театре Наций (на фото внизу). Снимается в картине Сергея Говорухина „Никто, кроме нас” и в фильме Антона Сиверса по сценарию Аркадия Тигая. В театре Ленком репетирует роль Эльмиры в спектакле Владимира Мирзоева „Тартюф” (премьера в декабре).