Поскольку
К переломной дате (а сорок, как ни крути, знаменует окончательную и бесповоротную зрелость) он пришел не только народным артистом, лауреатом всех мыслимых премий, но еще и руководителем собственной театральной компании. Впрочем, слово „компания” имеет здесь смысл не официальный, а товарищеский. В товариществе руководителей не бывает. Разве что в „Товариществе 814”, которому „Театральная компания. ..”
Дебютным продуктом „Театральной компании Евгения Миронова” как раз и станет „Безумный день, или Женитьба Фигаро”. Второй после „Господ Головлевых” опыт совместной работы с Кириллом Серебренниковым. Именно в противовес „Головлевым”, по признанию Жени, захотелось „чего-то радостного, искристого. Начали работать, и тут выяснилось, что пьеса Бомарше — совсем даже не шампанское. Труд гигантский”. Московская премьера ожидается
Миронов не зря живет с ощущением долга и избытком благодарности. Конечно, ему помогали. Сначала родители. Никакого отношения к той — великолепной — актерской династии Мироновых не имевшие. Папа с идеальным музыкальным слухом. Мама, в молодости страстно мечтавшая о сцене. „Подтолкнуть” сына они не могли, зато могли поддержать. И когда из военного городка Татищев-5 он рванул в саратовское театральное училище. И когда отправился покорять Москву. Через несколько лет сами приехали следом. Тут уже главный учитель — Олег Табаков — помог. Виталия Сергеевича три года назад не стало, а Тамара Петровна и сегодня работает в „Табакерке”. Миронов точно „маменькин сынок”. И папенькин. И „сестрицын братик” — балерина Оксана Миронова, говорят, за братом как за стеной.
Миронову помогала судьба (в его случае — явно не индейка). Помогал случай. Помогал
Главный и лучший помощник Миронова — сам Миронов. Он любит преодолевать трудности. Для него что легко — то ненастоящее. Готовился сниматься в „Мусульманине” — ходил в мечеть на Олимпийском, учил молитвы. Ради Ивана Карамазова не побоялся войти в психиатрическую клинику. Чтобы сыграть Гамлета у Петера Штайна, освоил саксофон. А вот с настоящим черепом, приобретенным в магазине анатомических пособий, совладать не смог. Вынес из театра и за церковной оградой тихонько закопал.
В наше время слова „Я так не могу” порой значат больше, чем „Я могу все”. Отказы становятся редкостью. И то, что Миронов не стал играть Иешуа в „Мастере и Маргарите” Бортко, — факт красноречивый. Не от особой религиозности, я думаю. А просто — прислушиваясь к внутреннему камертону правды. Известный актер на роль Иешуа не годится. Потому что это лицо явлено впервые. И зритель пусть увидит его впервые. А лицо можно найти где угодно. На улице.
Подход, конечно, непрофессиональный.
Если существует сегодня настоящий образ русского человека — не из программы „Русский дом” и не из дружных рядов „Русского марша”, — это образ Жени Миронова. Если сохранилось еще представление о национальном характере, он, характер, воплотился в мироновских ролях. Вся широта этой самой загадочной души — от юродства князя Мышкина и упертой честности Глеба Нержина до абсолютного злодейства (зверский альбинос Прохор, „Охота на пиранью”). От агронома Хомутова с крылышками под плащом („Двадцать минут с ангелом”) до паточного прохиндея, тихоголосого вурдалака Иудушки. И главное — весь трудный путь, который проходит русская душа от тьмы к свету, а иногда и в обратном направлении. Будь то лейтенантик в гениальном фильме Петра Тодоровского „Анкор, еще анкор!”, впервые осознавший, что жизнь состоит не из одних поцелуев да чечетки; рядовой Иванов, перекрестившийся в Абдулу, потому что лучше жить с чужим Богом, чем без Бога вообще; или Лопахин из „Вишневого сада” Някрошюса — который плакать плачет, а дело делает. Когда предлагает вырубить сад, у него даже кулаки белеют. А еще — наивный Конек из картины Алексея Учителя „Космос как предчувствие”. Все герои Миронова живут в предчувствии Космоса. Только зачастую сказать не могут.
Миронов уже