Известный немецкий режиссер, руководитель берлинского театра „Шаубюне” Томас Остермайер дебютировал в России постановкой пьесы Стриндберга „Фрекен Жюли”, адаптированной к современности Михаилом Дурненковым. Спектакль стал первой премьерой на сцене только отремонтированного Театра наций. Руководитель театра Евгений Миронов констатировал, что работа была тяжелой, но он надеется, что их сотрудничество с Остермайером будет продолжено.

Старые пьесы повсеместно перешивают примерно по тем же причинам, по каким во времена дефицита женщины перелицовывают старые платья. Что делать, если нет нового и подходящего? Перелицовками во всем мире занимаются вполне уважаемые имена, продукция бывает вполне качественной (можно вспомнить хотя бы „Нору” в постановке Томаса Остермайера). Хотя не менее часто пьесы из былых времен сопротивляются переложениям на „новый лад”. Томас Остермайер на этот раз все современные отечественные реалии в новой версии „Фрекен Жюли” передоверил Михаилу Дурненкову. Ну а что делать Дурненкову, если исходная коллизия пьесы отсылает к нравам далеким и чужим? Как убедить зрителей, что современная зрелая продвинутая девушка, знающая толк в отвязных вечеринках, матерном сленге, спиртном и наркотиках, относится к потере невинности прямо-таки со средневековым ужасом? Что делать с рассуждениями о голубой крови в устах дочки советского генерала? А уж о сексе без контрацептивов на современной подмосковной даче и вовсе говорить не приходится…

Все эти и другие несуразности и дырки текста актерам приходится „сшивать” своими нервными затратами, замазывать обаянием, закрывать мастерством и личной убедительностью. Все трое главных исполнителей: Юлия Пересильд (Кристина), Евгений Миронов (Жан), Чулпан Хаматова (Жюли) бросаются в провалы пьесы с тем бесстрашием и азартом, про который в цирке говорят: „с куражом работают”.

Художник Ян Паппельбаум выстроил на сцене кухню с обложки журнала модных интерьеров. Все в серых металлических тонах (прекрасно сочетающихся с цветом зала Театра наций). От общего фона, на котором весь спектакль идет настоящий новогодний снег, до холодильника и разделочной доски. Спектакль начинается молчаливой десятиминутной сценой разделки курицы, каждую подробность которой мы видим на висящем огромном экране. Кухонный антураж, визионерская точность деталей да и сама курица, похоже, прилетели напрямую из спектакля Кети Митчелл, поставившей эту пьесу в „Шаубюне”. Работая впервые с русскими актерами, отважный радикал Остермайер, похоже, решил использовать приемы не затасканные, но уже опробованные и обкатанные. „Фрекен Жюли”, пожалуй, наименее личный и авторский из виденных мною спектаклей Томаса Остермайера, что понятно в пилотной работе в новом, по ходу репетиций „доделывающемся” театре, с новой командой.

Команде тоже еще предстоит подстраиваться друг к другу. И если в партнерстве Хаматова — Миронов уже дрожит изогнутая проволочка понимания. То отношения шалой хозяйки и расчетливой служанки еще явно будут развиваться и уточняться. Кристина в исполнении Юлии Пересильд — знакомый типаж девушки-землеройки, особенно расплодившийся в начале века XXI, из тех, что упорно выгрызают себе по зернышку блага и удобства. Строгая установка Кристины не хватать больше, чем можешь проглотить, оттеняет авантюрную жилку ее предприимчивого жениха. Евгений Миронов наделил своего Жана мальчишеской привлекательной улыбкой, напором жизненных сил, твердой хваткой парвеню, который знает о жизни не много, но за каждое знание держится (какой бокал подходит для вина, что пьют с устрицами, как вести себя с хозяйкой). Современный вариант Молчалина, его Жан, без сомнения, может дойти до степеней известных. Но его губит уязвимая пята авантюристов с размахом — нетерпение. Слишком хочется всего и сразу. В лирическом настрое хозяйской дочки в новогоднюю сумбурную ночь ему мерещится шанс на выигрыш столь крупный, что уже не удается просчитать последствия.

Нежное жаркое женское тело Жюли, прикрытое полупрозрачной тканью, дышит рядом, а Жан отводит глаза в сторону, и в зрачках мелькают какие-то сложные арифметические расчеты. Жюли аккуратно языком вытаскивает из его глаза соринку… Но и в этот миг чувственного напряжения Жана бьет током только мысль о миллионах, так доверчиво склонившихся к нему. И - так не хватает времени и калькулятора просчитать ситуацию…

Чулпан Хаматовой выпала, пожалуй, самая сложная из актерских задач спектакля. Ей надо соединить отвязную гламурную деваху первой части (из тех, о чьих редко пристойных экстраваганцах ежедневно пишет Интернет) и перепуганную насмерть девушку-ребенка, вдруг лишившуюся своего девичества, из части второй. Обе задачи актриса выполняет с элегантностью. Хороша отчаянно веселящаяся Жюли, развлекающаяся на кухне с папиным шофером. Хаматова убедительно играет патрицианскую неразборчивость и патрицианскую снисходительность. Хороша и истерзанная девочка с размазанными после первой ночи губами, подламывающимися ногами на высоких каблуках, плавающим в глазах ужасом… Разъяренный любовник заталкивает ее в морозильник — остудиться, — и она сидит там съежившимся воробышком. Однако между двумя образами — пока в спектакле пропасть, которую только предстоит заполнить.

… Долгая новогодняя ночь заканчивается похмельным рассветом. На полу пластиковый мусор. У Кристины выспавшееся, деловое и отмытое лицо. Рубашка Жана залита вином и забрызгана кровью убитой любимой собачки Жюли. По мобильному звонит хозяин дома. А Жюли, стоя на авансцене, с залитым слезами лицом теребит в руках револьвер отца, потому что больше ей держаться в этом мире не за что. И уже не важно, что мотивировки натянуты и придуманы, отчаяние тут — настоящее. В памяти остается маленькая съежившаяся от боли женская душа за минуту до выстрела.