Несколько лет назад Андрей Жолдак ошеломил Москву: в его „Постижении пьесы „Чайка“ посредством системы Станиславского” переплетались порожденные буйной режиссерской фантазией образы, летали огромные шары, артисты занимались пластическими этюдами, а театральные критики смотрели на это и чесали в затылках. При чем тут система Станиславского, каким-таким образом она постигает „Чайку”? Талантливый человек шалит, чтобы привлечь к себе внимание — на этом все и сошлись. В 2003-м на фестиваль NET приехали „Один день Ивана Денисовича”, поставленный Жолдаком в Харькове (от этого спектакля Солженицын немедленно отрекся), и харьковский же „Гамлет” — теперь театральная Москва увидела Жолдака по- другому. Какие уж тут шалости: в „Одном дне…” били варварские фантазия и энергия, текст оказался лишь поводом для режиссерского самовыражения, то, что возникало на сцене, напоминало о „Капричос” Гойи — но впечатление было необыкновенно сильным. А „Федра. Золотой колос”, выпущенная Жолдаком в Театре Наций, и вовсе оказалась триумфом. Его необыкновенная фантазия стала чуть менее раздрызганной, и в результате родился стильный, красивый, временами даже завораживающий спектакль. Федра у него обернулась переживающей нервный срыв женой советского номенклатурного работника, отправленной мужем в санаторий. Играющая ее Мария Миронова заявила о себе как о настоящей трагической актрисе.

„Кармен” Миронова и Жолдак делали на волне своего прошлого успеха. Актриса продюсировала спектакль и работала над ним вместе с режиссером — ей казалось важным объяснить причудливые образы Жолдака. Постановка в результате получилась чрезвычайно странной: витальный Жолдак и трепетно относящаяся к культуре и духовности интеллектуальная лань в одной режиссерской упряжке выглядят противоестественно. Написанные и произнесенные Мироновой монологи — длинные, пресные, посвященные, к примеру, тому, имеет ли право сильный человек нарушать общепринятые правила, на редкость скучны и никак не соотносятся с тем, что делает режиссер. Тут нечто в духе театральных опытов Треплева: „люди, львы, орлы и куропатки…” — невнятное, изысканное, малокровно-декадентское. Там — сущее нашествие варваров, дикое, брутальное, проникнутое духом бешеного обновления. Чего стоит сцена в бане, где моются эмвэдэшники, коллеги мента Хосе: толстая банщица кроет посетителей, грязнуль и педиков, милиционеры толкаются и гогочут, дело кончается жестоким мордобоем.

В спектакле есть действительно великолепные сцены. Хосе здесь современный милиционер, Кармен проститутка, значительная часть действия вынесена на огромные видеоэкраны. У того, что на них разворачивается, замечательный нерв, ритм и драйв: скандал, поножовщина, погоня, и вот уже проститутку везут в участок, в дороге она начинает заниматься сексом с задержавшим ее милиционером — за черно-белыми картинками встает сумасшедшая жизнь огромного, неуютного города.

Чем все это заканчивается, до конца неясно: вроде бы Хосе убил подругу и покончил с собой, но в начале спектакля мы видим играющего его Романа Ладнева и Марию Миронову в ролях древних, выживших из ума старичков-супругов. Юбилей, застолье, гости, танцы, двое окруженных родней маразматиков — жизнь многовариантна, но красивая история с ранней смертью все же выглядит предпочтительней. Умирать заживо, на старости лет превращаясь в овощ, как-то не хочется — и с этим не примиряет даже то, что доживших до мафусаиловых лет Хосе и Кармен, судя по всему, похоронят в одной могиле.

Мериме тут, разумеется, ни при чем, от его новеллы сохранилась лишь общая канва, и при этом очевидно, что Жолдак с Марией Мироновой плавают в куда более мелких водах. Кармен Мериме существо жуткое, живущее ради любви, но неспособное любить кого-то одного. Она принадлежит всем и всех предает, за это ее и убивают. А Кармен Марии Мироновой чрезвычайно привязчива, да еще и моногамна: она стреляет в каждого, кто поднимает руку на ее милиционера, а потом притаскивает канистру с бензином, чтобы избавиться от трупа, — чем не хорошая жена-хлопотунья? Авангардный спектакль Мироновой и Жолдака, несмотря на все свои видеоэкраны и игру с формой, по сути, типичная мелодрама: мальчик и девочка полюбили друг друга, но обстоятельства довели их до ручки.

И все же эта затянутая, громоздкая неудача стоит многих ловко сделанных спектаклей. Те, кто побывал на „Кармен”, запомнят сцену убийства „цыганского барона” — действие происходит в закрытой от глаз зрителя комнате, его снимают на видео и транслируют на экран. Запомнят и шелестящий шепот: „меня зовут Кармен, а тебя?..” — проститутка произносит один и тот же текст, обращаясь к своим клиентам, это завораживает и пугает одновременно. Спектакль Жолдака, что слон в посудной лавке: он не укладывается ни в какие рамки, порой просто несуразен, но посмотреть его надо — это событие. Да и дар самого Жолдака напоминает оказавшегося среди хрупких предметов гиганта: огромный, неуклюжий и непредсказуемый, ни на что не похожий. ..

Пусть уж Жолдак будет таким, какой есть, — не надо переводить слоновий рев на язык певчих птичек и водить слона на веревочке тоже не стоит.