Еще в 1732 году, когда «Триумф любви» Пьера Карле де Мариво был впервые представлен парижской Комеди Итальенн в театре Отель дё Бургонь, публика сочла пьесу возмутительно неправдоподобной. Главная героиня, молодая царица Спарты, чей титул ассоциировался с положением дочери французского короля, переоделась в мужчину, обманом поселилась в доме философа-отшельника, влюбила в себя и его, и его почтенную сестру. И всё ради того, чтобы добиться расположения возлюбленного! Кроме того, драматург сломал интригу в самом начале: героиня на первой же мину-те рассказывает и о предшествующих действию событиях, и о том, что предстоит увидеть публике. Сегодняшнего зрителя, плюс ко всему, может смутить стилистическая и языковая особенность произведений Мариво — манерный, богатый неологизмами, метафорами и сложными фигурами речи литературный слог; выписанные высоким штилем диалоги, состоящие из избыточных, навязчиво стремящихся всё разъяснить монологов, при отсутствии всякого действия (одним словом, мариводаж). Если в эпоху французского Просвещения риторика почиталась за необходимую дисциплину, то в эпоху эсэмэсок велеречивые высказывания воспринимаются в лучшем случае как стеб. Очевидно, принимая во внимание означенные факторы, болгарский режиссер Галин Стоев, приглашенный в Театр Наций для реализации «Триумфа», осуществил безвременно-пространственный трансфер, позволяющий изначально рассматривать происходящее в жанре фэнтези. В героях проступают черты персонажей культового фильма «Дюна», а сцена, покрытая пробочным порошком (меланжевым спайсом?), на котором выведены «кратеры»-круги, иллюзорно мерцает в громадном зеркале на заднике, слегка наклоненном над этим «лунным» пейзажем, вызывающим ассоциации с планетой Арракис (художник Бьянка Аджич Урсулов). Клавдия Коршунова, играющая Леониду-Фокиона, находится в постоянном заговоре с публикой, которую заранее предупредила о том, что затевает, и теперь действует как бы между персонажами своей истории и залом: «Вот видите, как я его морочу?..» — призывая не относиться слишком серьезно к этому розыгрышу.
И странным образом все «странности» Мариво перестают напрягать, игры с переодеванием кажутся вполне убедительными, речевые «излишества» — пленительными, чувства — подлинными, а логические построения — приманкой для интеллекта.