В Центре имени Вс. Мейерхольда до 15 февраля можно увидеть Марину Влади в спектакле „Владимир, или Прерванный полет”. Так называлась ее книга, вышедшая много лет назад.

Этот спектакль кажется не столько инсценировкой собственной книги известной и любимой в России актрисы, написанной ею о своем муже Владимире Высоцком, сколько спектаклем, в котором Влади достает из своей памяти образы и, подобно фотовспышке, направленной в прошлое, говорит о вечности.

Три музыканта (две гитары и контрабас) — Филипп Гарсиа, Константин Казанский, Олег Пономаренко — начинают спектакль вариациями на темы песен Высоцкого. Еще не вышла Влади, слышен перебор струн, угадываются в музыкальной обработке „Эй вы, кони”, но перехватывает дыхание. Оттого ли, что русская надрывность, овеянная французской нежностью, настраивает на какой-то особый лад, оттого ли, что музыка Высоцкого, дополненная цыганским колоритом, сразу заставляет вспомнить многое. И хотя поэт и писал „не надейтесь, я не уеду”, и не стал эмигрантом, вспоминающим о России в парижском ресторане „Максим”, но и родина не печатала при жизни его книг, его нот, почти не снимала в кино, выживая его на обочину.

Влади скажет, когда в стране ничего нельзя, то все можно, и добавит: приходится бороться с ватной стеной. Именно тогда возникает надрыв, именно тогда надо боль забивать водкой, именно тогда поэт обречен идти по проволоке.

После музыкального пролога наступает короткая пауза. Зал ожидает выхода актрисы. Тут вдруг стало тревожно: известная вдова выходит перед публикой рассказать о своем умершем муже! Мерещилось что-то такое на потребу интереса публики, жаждущей подробностей „о Марине и Володе”. Но нет, Влади ни разу не споткнулась на этом опасном пути.

Ее спектакль не исповедь, не рассказ о них двоих, а размышление о природе таланта Высоцкого женщиной, любившей его, которая сама — художник, и этот спектакль для нее — возможность снова и снова с удивительным очарованием и честным мужеством повести свой диалог с Высоцким, свой диалог с вечностью. Незримо Владимир Высоцкий — ее партнер в этом спектакле. На фрагмент занавеса проецируются его фотографии: то мы видим только глаза, то Высоцкого в роли Гамлета, то на экране появляются слова, которые писал по-французски Высоцкий „моей дорогой Марине”. Только потом замечаешь, что костюм Влади — также часть общего замысла, который соотносится со складками занавеса спектакля, та же цветовая гамма, та же фактура. Легкий газовый шарф, накинутый на руки актрисы, — печать непоказного траура. Их жизнь — предмет, достойный театра: актер и актриса, не сыгравшие вдвоем при жизни, доигрывают ее в таком вот диалоге, который не прекращается, пока жив один. Прожитое не исчезает, а театр и только театр дает возможность призвать к жизни ушедших в мир иной. Влади — часть этого тревожного театра, Влади — часть прожитой с Высоцким жизни.

Актриса легко переходит с французского на русский. Она читает стихи Высоцкого, поет его песни, разные, и полные страсти социального протеста, и юмора. Вместе с режиссером и соавтором инсценировки Жаном-Люком Тардьё для спектакля выбираются эпизоды, подчиненные не хронологии истории любви, а истории, призванные дать понимание образа поэта. Вот они вдвоем у буддиста, который рассказывает притчу о монахе, выбравшем вино. Вот история о том, как после спектакля Питера Брука „Тимон Афинский” Высоцкий поет для актеров в театре Буф дю Норд, театре, который, кстати, в Париже выпустил спектакль Марины Влади. Рой воспоминаний.

Но и этот диалог идет к финалу. Марина Влади смотрит на экран, звучит голос Высоцкого, читающего по-французски. Этому голосу отвечает актриса. Это последний разговор в спектакле. Занавес бесшумно падает. Полет поэта прерван. Мы живем с его песнями, с его поэзией.

Влади взывает к жизни сцену прощание народа с Высоцким. Когда на крышах домов, на подоконниках в день прощания с актером люди выставили магнитофоны, на которых крутили песни Высоцкого. В спектакле из разных углов сцены зазвучали песни, гул старых кассет с голосом Владимира Высоцкого, нестройный хор из одного голоса, звучавшего в тот июльский день у Театра на Таганке.

Марина Влади вспомнит, как Высоцкий пел при одном стареньком микрофоне. Вспомнит, как его слушала вся страна, потому что в зале находились обязательно те, кто успевал записать его песни, несмотря на бдительность кагэбэшников. И на моем тогда элитном магнитофоне „Космос” с огромными бабинами был записан еще в 70-е Высоцкий, которого слушали и мои школьные друзья, и родители, члены КПСС. Все любили Высоцкого. Марина Влади напомнила нам о нашей любви.