«Триумф любви» в Театре наций В Театре наций вышел спектакль болгарина Галина Стоева — он поставил комедию Мариво «Триумф любви». Что такое Мариво и мариводаж на сегодняшней российской сцене, попыталась разобраться АЛЛА ШЕНДЕРОВА. Галина Стоева, одного из лучших режиссеров посткоммунистической Болгарии, никак не назовешь традиционалистом. Именно он открыл Европе тексты Ивана Вырыпаева — его французская версия «Кислорода» объехала полмира, а «Бытие N2» в 2005-м вошло в программу Авиньонского фестиваля. Работу с современной драмой режиссер продолжил, получив в 2007-м приглашение от «Комеди Франсез». Выпущенная им год назад на той же сцене пьеса Мариво «Игра любви и случая» — знак высочайшего доверия театра. Тексты Мариво сами французы считают невероятно сложными: одна и та же фраза у него может означать противоположное, а монологи написаны как будто для психоаналитика — герои без конца анализируют свои чувства, но в итоге все равно обманываются. Стиль Мариво, драматурга-реформатора, взамен канонов классицизма предложившего французскому театру приемы комедии дель арте, виртуозно сочетавшего галантный стиль с просторечием, а высокие страсти — с двусмысленностью развязок, даже породил термин «мариводаж». Что и говорить, на нашей сцене, где, по давнему замечанию Жванецкого, фраза «Мне в Париж по делу срочно» у актеров все еще не выходит, Мариво и мариводаж — редкие птицы. В спектакле, выпущенном Галином Стоевым в Театре наций, художница Бьянка Аджич Урсулов перекрыла весь сценический задник наклонным зеркалом, в зеркальные створки превратились и кулисы. Под ногами актеров — зыбкий песок (метафора лжи, в которой утопают герои) и крупные валуны. Этот сад камней принадлежит философу Гермократу, к которому под видом юноши является царица Спарты Леонида. В прологе она раскрывает служанке и зрителям, что ее предки узурпировали трон, законный наследник которого — юный Агис, воспитанник Гермократа. Встретив Агиса в лесу, Леонида влюбляется в него и решает восстановить историческую справедливость, а заодно получить мужа. В Леониде Клавдии Коршуновой, одетой в стильную шинель, лосины и пластиковую кольчугу, прикрывающую грудь, и вправду есть что-то мальчишеское: надтреснутый голос, смелость, взрывная пластика. Текст Мариво у нее звучит естественно, но пока, к сожалению, не по-царски, а по-пацански. Тут, кстати, вспоминается «Двойное непостоянство» Дмитрия Чернякова — спектакль, поставленный им десять лет назад в новосибирском «Глобусе», остается не только удачным драматическим опытом оперного режиссера, но и одной из лучших интерпретаций Мариво. Так вот там текст интимно шептали, вливали в уши как яд. Любой монолог напоминал сверхсекретное признание — зритель поневоле вслушивался в каждое слово. Собственно, яд должна источать и Леонида, решившая обольстить всех: перезрелую сестру Гермократа (чтобы дозволила остаться в доме), самого философа, угадавшего, что под латами — женская грудь (разоблаченная царица тотчас демонстрирует красный лиф), и, конечно, Агиса. Но движения актрисы — куда выразительнее слов, а бесконечные монологи кажутся необязательными. Зато старшему поколению, Татьяне Владимировой (сестра Гермократа) и особенно Михаилу Янушкевичу (Гермократ), текст Мариво удается сполна. Высокая, как будто отогнутая назад фигура Гермократа в пурпурном камзоле и лиловой тоге источает надменность, а ханжеские речи опутывают собеседника как тысячи невидимых нитей. Не стоит труда понять, что этот «античный» философ — в близком родстве с сегодняшними клерикалами. А его холодность лишь ширма старческой, почти патологической страсти. Эта мастерски сыгранная страсть тревожит зрителя куда сильнее, чем темпераментные метания Леониды, судорожно обольщающей каждого, но вконец запутавшейся в своих масках. В итоге тонко задуманный, но не до конца воплощенный спектакль становится горькой притчей о том, как легко бесшабашная юность обольщает надменную старость. Цена — потеря героиней самой себя. Вот почему финал, в котором царица, заручившись любовью Агиса, вызывает полк солдат, чтобы явить Гермократу свою волю, окутан мерцающим светом и тревожной музыкой, а опустошенные лица героев вовсе не сулят грядущего счастья.