О Някрошюсе и Миронове положено писать либо хорошо, либо никак. Один – живой классик режиссуры, другого уже зовут великим при жизни. Все это, положим, так. Но спектакль "Калигула", поставленный Някрошюсом "на Миронова" вызывает больше недоумения, чем заставляет восхищаться. Начать с того, что пьеса Альбера Камю – скучна, невероятно многословна и фактически является представлением в лицах философских идей великого экзистенциалиста. Режиссер не удивляет новыми мощными метафорами, а часто цитирует самого себя, повторяясь в построении мизансцен и в желании заставить актеров совершать бесконечные и порой бессмысленные движения. Все это было в "Вишневом саде", и тогда это было откровением. Сегодня это предсказуемо и не ново. Някрошюс ставит монодраму, в фокусе которой постоянно находится один персонаж. Остальные герои в основном оттеняют его душевные искания. Калигула-Миронов мучительно пытается определить границы власти над людьми и обстоятельствами. Можно ли, отринув богов и абсолютизируя власть, остаться человеком? Другим персонажам и в пьесе, и в спектакле уделено меньше внимания. Замечательные актеры очень стараются, но что можно сделать, если порой нечего играть? Отдельные эпизоды не складываются в единое целое, ткань спектакля распадается, рвется, образуя эмоциональные и смысловые лакуны. Евгений Миронов – актер мощный, обладающий невероятной энергетикой. Но почти весь спектакль он проводит в одном ритме. И лишь в нескольких сценах поднимается до высот подлинной трагедии, что немедленно вызывает живой эмоциональный отклик у зрителей. На протяжении долгого-долгого спектакля в зале в основном царила благоговейная тишина. Публика внимала, пытаясь вникнуть в смысл произносимого текста, а то и элементарно расслышать речь актеров. В итоге сложилось впечатление, что спектакль безжалостно затянут. Даже "ударные" реплики о природе власти не вызвали живого отклика зала. И все-таки Воронеж должен быть благодарен Театру Наций и Евгению Миронову за возможность увидеть актуальный спектакль завершающегося театрального сезона. Показ "Калигулы" в рамках Платоновского фестиваля (с учетом известных обстоятельств) можно назвать поступком.