„Кармен. Исход” — то ли спектакль, то ли фильм Театра Наций, весьма отдаленно напоминающий рассказ Мериме. Для украинского провокатора Андрея Жолдака, изгнанного с родины за жестокое обращение с Шекспиром, это третий московский проект. К Мериме он уже прикасался в Киеве, 7 лет назад, но нынешняя версия — во всех смыслах особенная: в ней театральное действо потеснил кинематограф, а в роли Кармен вышла любимая прима Жолдака — Маша Миронова, получившая „Золотую Маску” за их прошлый совместный продукт: „Федра. Золотой колос”. На этот раз она не только актриса, но и сопродюсер, и соавтор сценария.

Сценарий самый невообразимый. Рассказ Мериме дополнен отрывками из „Ветхого завета” (книга „Исход” и „Экклезиаст”), арии из оперы „Кармен” и “Casta diva” в фонограмме Марии Калласс подаются вперемешку с тяжелым роком, съемка on-line и видео Алексея Федорова перемежается кадрами из фильмов Дзеффирелли („Кармен”), Антониони („Затмение”), Бергмана („Шепоты и крики”), кино вытесняет театр, а гигантские экраны заменяют собой живых актеров

Секс, муть и видео
Первый акт — это взгляд в будущее Кармен. Маша Миронова в образе молчаливой и неподвижной старухи празднует свой день рождения. Поздравить ее приходят шумные дети, внуки, соседи, ковыляет к столу и старенький дедушка-муж. Но вместо слов благодарности старушка всех кусает и лишь перед антрактом встает с кресла: в танце с мужем под „Касту Диву” она на миг превращается в молодую Кармен, а дед — в рыжего красавца Хосе. Тихое семейное счастье вместо ножа в грудь — такой финал приписал к истории Мериме украинский выдумщик Жолдак.

На трех экранах все это время кипит другая жизнь: мы видим напряженное лицо Мироновой, снятое крупным планом, балкон многоэтажного дома, по которому бегает дородная соседка с кастрюлями, труп обнаженного юноши с вытекшей изо рта кровью (позже узнаем в нем черты Хосе), неприятного червяка, ползающего по лицу Елены Кореневой, голых восточных девиц и струйки крови — полный набор фирменных выразительных средств Жолдока, за которые он давно возведен в ранг „короля эпатажа” и „мастера ужасов”.

Второй акт — глумливая интерпритация романтической лавстрори Мериме. Начинается он с видео-отрывка из репетиции Жодака: режиссер признается, что не знает, как дальше ставить, а Миронова предлагает выйти с ружьем и устроить перестрелку, чтобы всем доказать: Жолдак — гениальный режиссер. Реалити-кадры плавно переходят в живой рок-концерт. Миронова в коротких шортиках извивается на диване и оглушительно орет в зашкаливающий микрофон. Очень скоро мы поймем весь нехитрый замысел: Кармен — обычная московская проститутка, Хосе — молоденький мент, а муж цыганки — Кривой — качок-уголовник, только что вернувшийся из заключения. Обо всем этом зрители узнают из мутного видеоряда: практически все сцены — секс, картежные игры, драки — происходят вне зоны видимости, в закрытых картонных коробках, куда нам удается заглянуть благодаря камерам.

Жолдак, как всегда, не побоялся сделать публике „неприятно” и „противно”. Раздеть актеров до трусов, пустить кровь, наорать в микрофон, превратить героиню в секс-машину — для него это самое обычное дело. Не зря, в начале спектакля он предупреждал, что собирается нарушать законы: мол, это и есть право свободной личности — не быть частью муравейника. Выводы из этой затеи оказались пессимистичными. „Что было, то будет, что вершилось, будет вершиться, и ничего нет нового под солнцем”, — подвел итоги Жолдак в конце спектакля словами из „Экклезиаста”. Выглядит это еще безнадежней, чем звучит.

На премьере зрители отчаянно скучали: спектакль оказался длиннее и зануднее, чем ожидалось после столь удачной „Федры”. Раздражение нарастало с каждой минутой. А последней каплей стала 20-минутная сцена в картонной коробке, когда от актеров был виден лишь сигаретный дым и омерзительные лица в черных очках по нечеткому видео. С этого момента зрители стали уходить из зала целыми рядами, громко заявляя, что „такую хрень” они смотреть не собираются. Театальные критики могли им лишь позавидовать.