«Му-му» Дмитрия Крымова в Театре наций

Дмитрий Крымов поставил в Театре наций спектакль с названием из школьной программы, но с подзаголовком «комедия дель арте». Энциклопедия русской жалости превратилась в бенефис веселой театральной магии. Рассказывает Ольга Федянина.

«Му-му» — первая за долгое время работа Дмитрия Крымова, сделанная не «дома», не в Школе драматического искусства — в каком-то смысле продолжает цикл, начатый двумя спектаклями ШДИ: «Своими словами. А. Пушкин. "Евгений Онегин"» и «Своими словами. Н. Гоголь. "Мертвые души"». Спектакль Театра наций можно было бы назвать «Своими словами. И. Тургенев. "Муму" и "Записки охотника"». Переход из камерного уюта ШДИ в пространство сложной и сверхоснащенной Большой сцены Театра наций, казалось бы, искушал режиссера «замахнуться» на высказывание масштабное и велеречивое. Обаяние спектакля в том, что Крымов этому искушению не поддался: «большой» Тургенев у него вышел даже менее дидактичным, чем камерные Пушкин и Гоголь.

«Муму» как энциклопедия русской жалости, трагедия доверчивых и бессловесных, Крымова в данном случае не интересует. В этом спектакле никого не нужно жалеть — и от отсутствия слов здесь не страдают. Тема тяжелой собачьей жизни исчерпывается в самом начале пестрым парадом, в котором участвуют десятки смешных макетов собак, две живые овчарки и девочка в огромном пушистом костюме. Все участники спектакля — актеры, их мир — театр, они не играют спектакль, они его ставят у нас на глазах и лицедействуют при этом самозабвенно. Будь то Полина Виардо (Елизавета Юрьева), проходящая через весь спектакль жеманной, прекрасной тенью, или совсем уж фантастическая пани Гржибовская (Алина Ходжеванова), ветхая режиссерка из соседнего репзала. Или, собственно, сам Герасим (Константин Муханов / Дмитрий Журавлев) — безмолвный рабочий сцены, которому на все наплевать и от которого все зависит. А у него есть только широкая ухмылка и огромная механическая деревянная рука, могучая и бессмысленная,— от нее в конце будут все несчастья.

Главных лицедеев здесь два — Автор-Охотник, Алексей Вертков, и «племянница», девочка Маша, взятая на репетицию якобы потому, что ее не с кем оставить дома. На самом деле без Маши никакой репетиции не было бы, да и спектакля тоже. Мария Смольникова, выпускница Крымова и одна из ведущих актрис ШДИ,— и такого ребенка вы на сцене вряд ли видели: полуторачасовой этюд, смешной, мастерский и стопроцентно достоверный, от косичек до брекетов, от детской бестактности до наполовину проглоченных в спешке слов. Ее дядя Леша, Алексей Вертков — не только замечательный актер, но и превосходный чтец — с невероятной скоростью превращается из заезженного рутиной вечно раздраженного «творца» в декламатора, эффектно и совсем не банально открывающего залу пейзажную прозу «Записок охотника». «Записки», судя по всему, и должны стать в конце концов тем спектаклем, над которым трудится дядя Леша. А девочка Му-му, работники театра, польская режиссерка и прочие — более или менее изобретательно ему мешают. Но время от времени трюк превращается в магию, фокус — в волшебство; и тогда, например, все участники замирают у театрального костра, собранного из шелковых лоскутов и вентилятора, из темноты высовывается картонная лошадиная голова в натуральную величину, звучат слова из «Бежина луга», и оба спектакля собираются в единое целое — тихое, серьезное и, разумеется, всегда балансирующее на грани катастрофы.

Будем надеяться, что на этот спектакль (в котором тургеневские образы и сюжеты узнаваемы только для тех, кто Тургенева действительно знает и ходит в театр не для того, чтобы сэкономить время на чтении) попадут сторонники недоброй памяти теории о «границах интерпретации классики». Дмитрий Крымов совершенно очевидно влюблен в русскую литературу — и ему нет никакой необходимости во имя этой любви превращать спектакль в прочитанную по ролям книгу. Потому что любовь художника — это не подражание, а диалог.