Алла Сигалова первой в России стала ставить современные танцы, создала свою труппу, с которой объехала полмира, работала в театре „Сатирикон”. На разных сценах мира она ставила балеты, оперу, создавала пластический рисунок многих драматических спектаклей. 24 и 25 апреля в Петербурге состоится премьера спектакля Аллы Сигаловой „Бедная Лиза”.

— В вашей новой постановке „Бедная Лиза” играют солист Большого театра Андрей Меркурьев и драматическая актриса Чулпан Хаматова. Почему именно Чулпан?
— Я очень давно хотела поработать с этой замечательной актрисой и удивительным человеком, но не было подходящего материала. И вот спустя пять лет мне в руки попал диск Леонида Десятникова с записью камерной оперы „Бедная Лиза”, и я поняла, что это идеальный материал для Чулпан. Наша постановка „Бедная Лиза” — это не балет, а пластический драматический спектакль, театр движения, хореографическая новелла. Кстати, мы очень надеемся, что найдем средства на постановку художественного фильма по этому произведению

— Все-таки пластические возможности драматических артистов явно ограничены. Вам удобно с ними работать?
— На самом деле я не так часто работаю с драматическими артистами. Любой талантливый драматический актер в равной степени владеет пластикой, движением, выразительным жестом на таком же уровне, как голосом. Это равноценные средства выразительности в театре Только в России есть четкое разделение между балетом и драматическим спектаклем. Во всем мире уже давно стерты эти границы. Есть „Театр движения”. Это совсем другое направление, которого в России просто нет.

— Почему?
— Нет специалистов, которые могут работать в этой области. Наверное, еще дело в том, что если, например, во Франции это отдельная правительственная программа, в развитие этого направления вкладываются государственные средства, то у нас этого ничего нет. У нас бедствуют академические театры. Поэтому о чем может идти речь? В России вообще плохо принимают что-то новое. Когда приезжает великий хореограф Пина Бауш, многие зрители устраивают скандалы: „Что за безобразие нам показывают!” Но на самом деле это великий театр.

— Сколько времени просуществовала „Независимая труппа Аллы Сигаловой”?
— Девять лет. Но потом мне стало тесно быть только руководительницей одной труппы, а если у тебя есть что-то свое, ты должна быть преданной этому делу на сто процентов, и я почувствовала, что мне хочется куда-то вырваться. А сейчас я работаю везде! Своего коллектива у меня больше нет. И это дает мне право быть свободной. А это для меня очень важно. Хотя у меня есть одно постоянное место работы — Школа-студия МХТ, где я заведую кафедрой пластического воспитания.

— Можно заглянуть в вашу „кухню”? Из чего рождается танец? Как вы выбираете нужный материал?
— По-разному бывает. Иногда через исполнителя — понимаешь, что именно этот артист может сыграть здесь, а иногда есть какая-то тема, которая тебя волнует, — ты хочешь поговорить, высказаться, и тогда в материале ищешь ту тему, которая для тебя является больной на сегодняшний день. Но толчком служит музыкальный материал, фактура, и еще очень важно в момент работы над постановкой быть влюбленным в людей, с которыми ты сотрудничаешь. Без влюбленности нет абсолютной самоотдачи. Каждый раз, когда репетиционный процесс закончен, мы расстаемся с артистами с грустью, потому что мы прожили этот этап в любви, в совместном биении сердец.

— Вы умеете ставить точку?
— О, точку я ставлю железно! Работа закончилась, — и точка! Другое дело, что я не перестаю любить артистов, с которыми мы работали, хотя со многими не виделись годами и даже десятилетиями.

— Предполагаю, что у вас большой круг общения. Не устаете?
— Когда я готовлюсь к новой работе, к репетициям, я сижу за закрытой дверью, и никто меня не может побеспокоить, не зовет к телефону, никто не зайдет и не потревожит. Так было всегда.

— Вы производите впечатление закрытого человека
— Да, действительно, мало кто знает, что у меня на душе. Обманываю всех (смеется). Я убеждена в том, что я ни на кого не должна взваливать свои проблемы, никому не должна показывать свое дурное настроение, не должна приходить со своими проблемами ни на работу, ни домой. Люди должны получать позитив от общения! По этим правилам живет весь мир, а в России, увы, это встретишь не так часто

— В одном из интервью вы сказали, что вас воспитывали достаточно строго, вплоть до того, что вы не должны были ходить с распущенными волосами
— Да, и сейчас для меня неприемлемо распускать волосы. Хотя распущенные длинные волосы — это красиво. Но в детстве мне внушили, что это неприлично, так же как и челка. Это сейчас смешно звучит. Но это уже вошло в мою кровь. Меня действительно воспитывали строго, но в угол не ставили и запретов особых не было. И сейчас я понимаю, что, несмотря на внешнюю строгость в воспитании, меня учили быть ментально свободным человеком. Потому что люди, в среде которых я росла, — я росла в Ленинграде не с моими родными родителями, — это люди, которые вернулись из ГУЛАГа, это среда диссидентов. У меня была возможность читать запрещенную литературу, смотреть запрещенные в Советском Союзе фильмы, слушать западную музыку. Именно в этом доме я в двенадцать лет прочитала „Архипелаг ГУЛАГ”, с 11 лет я читала Иосифа Бродского. И благодаря этому какие-то вещи я стала понимать намного раньше, чем мои сверстники. Я хочу заметить, что распущенные волосы и мировоззрение не связаны друг с другом. В доме, в котором я росла, был культ свободы!

— Вы, как никто, знаете язык тела. Дайте какой-нибудь практический совет простым людям, которые не умеют владеть телом?
— Самое главное — быть свободным и при этом не быть вульгарным, а если хочется быть вульгарным, то это тоже должно быть красиво. Но свобода должна быть основана на культуре, образовании, на жестком подчинении законам той страны, в которой живешь.

— На ваш взгляд, в России много свободных людей?
— Практически нет.

— Что нужно, чтобы быть свободным?
— Трудно сказать. Чтобы быть свободным, надо быть образованным человеком. Вообще абсолютно свободным человеком быть невозможно — можно стремиться к этому, идти по этому пути. А сказать „я свободный” — еще одно проявление глупости. Невозможно не быть подчиненным внутренним законам, законам культуры, культуры общения, культуры страны, религии, в конце концов. А у нас часто свободу подменяют вседозволенностью.

— И напоследок вопрос о любви. Вам важны слова или, как человек, работающий с телом, вы больше доверяете языку тела?
— Вы сами ответили на свой вопрос. Я люблю глазами. Я не верю словам. Я верю в походку, в жесты, в выражение глаз