О премьере «Дяди Вани», МХТ при Сергее Женоваче, аресте Кирилла Серебренникова и актуальности Чехова.

InnerVIEW — первая масштабная попытка взглянуть на современное искусство изнутри. В формате интервью-бесед ведущие театральные режиссеры, продюсеры, композиторы, менеджеры, кураторы, исполнители, музыканты, художники, драматурги и писатели делятся с шеф-редактором «Вашего Досуга» Inner Emigrant своими взглядами на профессию и размышлениями о происходящих тенденциях. Гостями уже были Максим Диденко, Кристоф Рок, Всеволод Лисовский, Ильдар Абдразаков, Томас Остермайер, Максим Виторган, Анатолий Васильев, Патрик де Бана, Владислав Наставшев, Виталий Полонский и Антониос Кутрупис, Жан-Даниэль Лорье, Мартин Жак, Филипп Григорьян, Марк Галеотти, FC Bergman, Стефан Брауншвейг и Шейла Мецнер. 

Восемнадцатым героем стал актер театра и кино. Он работал с лучшими российскими режиссерами — Кириллом Серебренниковым, Сергеем Женовачом, Владимиром Агеевым, Дмитрием Крымовым, Михаилом Угаровым, Евгением Писаревым и Владимиром Мирзоевым, а недавно приступил к репетициям спектакля «Дядя Ваня» в Театре Наций в постановке Стефана Брауншвейга.

Анатолий Белый (АБ) рассказывает в интервью Inner Emigrant (IE) о грядущей премьере, своем отношении к происходящим в театральной жизни России процессам, взглядах на русскую психологическую школу, а также о реакции на арест Кирилла Серебренникова и государственные запреты в искусстве.

1. О ПРЕМЬЕРЕ «ДЯДИ ВАНИ» В ТЕАТРЕ НАЦИЙ
2. О РАЗЛИЧИИ РУССКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ АКТЕРСКИХ ШКОЛ
3. ОБ АКТУАЛЬНОСТИ ЧЕХОВА
4. ОБ АРЕСТЕ КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА И СПЕКТАКЛЕ «ЧЕЛОВЕК-ПОДУШКА»
5. О ТАЛАНТЕ, АКТЕРАХ И ПЕРФОРМЕРАХ
6. О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАПРЕТАХ И НЕДОПУСТИМОМ НА СЦЕНЕ
7. О ПОЭЗИИ В ТЕАТРЕ И КИНО
8. О КИНО И СЕРИАЛАХ
9. О ТЕАТРАЛЬНОМ УЧИЛИЩЕ
10. ОБ МХТ ПОСЛЕ ОЛЕГА ТАБАКОВА
11. О МОЛОДОСТИ И ЗАКОСТЕНЕЛОСТИ
12. О СИЛЬНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ

О ПРЕМЬЕРЕ «ДЯДИ ВАНИ» В ТЕАТРЕ НАЦИЙ
IE Анатолий, вы сейчас находитесь в разгаре репетиционного процесса в Театре Наций. Что это будет?

АБ Мы репетируем в Театре Наций пьесу Чехова «Дядя Ваня», которую ставит французский режиссер Стефан Брауншвейг, художественный руководитель театра «Одеон». Происходит это в Театре Наций с прекрасной командой артистов во главе с Евгением Витальевичем Мироновым, а также Лизой Боярской, Юлией Пересильд, Ниной Ивановной Гуляевой из МХТ…

IE Как вы оказались в этом спектакле? Ходили на кастинг или вас пригласили?

АБ У нас с Евгением Витальевичем давно было обоюдное желание вместе что-то сделать на сцене. И сейчас видимо все совпало. Меня просто пригласили на беседу с режиссером. Поговорили со Стефаном, он рассказал, о чем он хочет делать спектакль. Спросил меня о моем видении роли Астрова. Поговорили и разошлись. А потом мне позвонили из театра и сказали: «Толя, все, начинайте репетиции». Я репетирую доктора Астрова.

IE А вы не разошлись со Стефаном в видении доктора Астрова?

АБ Нет. В видении Астрова мы не разошлись, но какие-то нюансы, конечно, были. Самым интересным для меня стало, что Стефан собирается делать из Астрова героя, у которого во главе угла действительно стоит экология, которая сейчас наш больной зуб. Раньше Астров говорил про экологию, и это все воспринималось исключительно как его заигрывание с Еленой Андреевной. А сейчас это прямой текст. Это действительно человек, который болеет за то, что экология вокруг становится все хуже и хуже, и он занимается лесом, сажает деревья для того, чтобы хоть как-то спасти место, где он живет. То есть, это настолько актуальная вдруг тема, неожиданный акцент, мне кажется, это будет здорово.

IE Стефан говорил, что как раз Астров — один из ключевых героев,  потому что в его рассуждениях о меняющемся климате он видит политический подтекст. 

АБ Политический?

IE Да, Стефан видит, что в России высказывания Астрова про ухудшающийся климат особенно актуальны.

АБ А, ну это тоже... Астров действительно говорит, что климат меняется и портится, и все хуже и хуже становится. В общем, политический подтекст, кто захочет, тот сможет найти. 

О РАЗЛИЧИИ РУССКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ АКТЕРСКИХ ШКОЛ
IE В чем специфика работы со Стефаном? Совсем другая школа. Возникают сложности?

АБ Как вам сказать? Возникают сложности в хорошем смысле слова. Стефан — очень тонкий, очень тонко чувствующий человек. У него свое видение спектакля, и, конечно же, он по-своему все объясняет. Например, русские актеры разбирают: «Что мы здесь делаем? Какое действие? Зачем я говорю эти чеховские монологи?». Основной вопрос у нас: «Почему я в этот момент разражаюсь этим монологом?». На эти вопросы Стефан практически не дает ответа, он по-другому подходит. Он говорит, что состояния должно идти от того, что написано в тексте Чеховым. И по началу было тяжело. Сейчас мы уже понимаем эту систему координат. Понимаем, что спектакль будет довольно-таки условный, не бытовой. У нас будет минимальная декорация и минимальное внешнее действие. Разведение костра и самовара и прочих атрибутов деревенской жизни — этого ничего не будет, и скрыться за каким-то физическим действием (как нам легче и привычнее) не получится. Мы привыкли, что у Чехова мы говорим одно, делаем другое, и на контрапункте это все работает. Но здесь практически не будет никакого физического действия. Бездействие персонажей Стефаном воспринимается буквально. Они не действуют, они только говорят. И он поставил это во главу угла. Персонажи нашего спектакля будут говорить. Для нас это непривычно, мы с актерами все время хотим привнести какое-то действие. Мы предлагали Стефану: «Давай, я здесь буду купаться. Давай я здесь буду что-то делать». А он говорит: «Нет, не надо ничего. Просто говорите. Просто играйте то, что нужно. Тему, которая заложена». Но что-то из наших предложений он принял. В общем, это такой театр слова, в котором работают смыслы, и актер воздействует словом. Посмотрим, но действительно каких-то глаголов от него добиться сложно. Он идет от состояния, от того, про что мы говорим, и от этого рождается понимание, как мы существуем. 

IE Когда мы Стефана расспрашивали про русскую психологическую школу, он рассказывал, что в России актер играет и сознательную, и подсознательную мотивацию своего героя…

АБ Да-да.

IE Он и вам это рассказывал?

АБ Да.

IE Ему же нужно, чтобы герой свою подсознательную мотивацию не знал. 

АБ Да, это сложная, очень тонкая вещь. Но это и хорошо, осваиваем, проникаем. На самом деле, у него очень правильное чувствование Чехова. И может быть не всегда российское, русское, скажем так. У него пристройки персонажей друг к другу могут быть более европейскими, но это здорово. Мне нравится, что мы играем Чехова, стараемся сбить эту чеховскую, элегическую интонацию, меланхолическую. Наши персонажи очень современные, и одеты мы будем современно. То есть, тональность, она очень современная.

«Мы находимся абсолютно в одном пространстве какого-то глобального кризиса»

ОБ АКТУАЛЬНОСТИ ЧЕХОВА
IE В прочтении Стефана Астров становится чуть ли не главным героем в «Дяде Ване»…

АБ Не знаю, не знаю…

IE Ну он больше и эффективнее других бездействует…

АБ Как раз Астров больше всех действует. По крайней мере, в первом и во втором акте он еще пытается что-то делать, а потом разочаровывается. И его одержимость экологией — не только буквальная, внутренняя, но и внешняя. То, что происходит со всеми нами и с природой — все это настолько совпало у Чехова с сегодняшним днем, что получилось пугающе актуально. Мы находимся абсолютно в одном пространстве какого-то глобального кризиса, который катится куда-то. В Париже +45, аномалия, а у нас в Норильске +28. Буквально на второй день репетиций, я читаю в фейсбуке читаю: «Лосиный остров уничтожают». 

IE Это правда?

АБ Да. Не полностью уничтожают, проводят через него магистраль, но сотни гектаров вырубят, и никто им ничего не сможет помешать. Да, что «Лосиный остров»? У нас Сибирь горит. И никто ничего не делает.  Беспредел и безнаказанность. И в этом мы живем. А у меня монолог в первом акте об уничтожении лесов, о том, что каждый день вырубаются миллиарды деревьев. И это меня поразило, насколько Чехов…

IE Предвидел эту ситуацию?

АБ Такое ощущение, что да. И вообще, он — героический человек. Я сейчас погружаюсь в его биографию, подробнее узнаю, как он жил, что он делал. Мы на репетициях все время говорим про его поездку на Сахалин, про то, что после нее он стал совсем другим. Вы просто представьте себе: Он поехал на Сахалин помогать людям. Какая сила личности! 

IE Как раз Стефан хорошо подметил, что он чувствует Чехова так, как, возможно, мы уже не можем. В частности он подчеркивал, что персонажи Чехова одновременно и раздражают, и трогают. А если они только трогают, то это уже не Чехов…

АБ Не Чехов, да. Абсолютно правильно и верно. Тем более, мне кажется, что он «Дядю Ваню» писал с раздражением на интеллигенцию, на свое окружение. И это высказывается прямым текстом в словах Астрова, что те, которые поумнее, они заедены самоанализом, рефлексами, они не могут с тобой нормально общаться, они подходят как-то боком, клеят ярлыки, смотрят искоса. С интеллигенцией, говорит, трудно ладить. Все эти наши добрые знакомые… Или дядя Ваня, который постоянно желчью исходит в той или иной форме, как он может смеяться при этом, язвительно. Такая язвительность, которая разрушает. Мне кажется, в этой пьесе все свое раздражение на интеллигенцию Чехов выплеснул. Конечно, это уникально. У него уникальный дар — так поймать жизнь, сделать такой срез, так препарировать человека, как врач, и понять, что в человеке есть и то, и другое, и это и есть правильно: и смех, и слезы, и ирония, и самоирония, и уничтожение, и потом очищение. То есть, все вместе. И раздражать, и трогать. И раздражаться, и трогать, и смешить. Юмор не надо забывать у Чехова. 

IE Я так понимаю, что если Стефан следит за тем, чтобы раздражать и трогать, то за юмор отвечаете вы?

АБ Мы все за юмор!

IE Я к тому, что Стефан, наверное, русский юмор не очень понимает? Это как раз от вас исходит, от актеров?

АБ Нет, он его понимает. В репетиции с ним вообще не чувствуется, что он — француз, он просто показывает все немного по-французски. Естественно, мы это все проигрываем по-своему. 

IE Опять же к актуальности Чехова: отношение к интеллигенции сегодня не улучшилось.

АБ Да, так всегда было, русская интеллигенция всегда и раздражала и трогала. 

ОБ АРЕСТЕ КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА И СПЕКТАКЛЕ «ЧЕЛОВЕК-ПОДУШКА»
IE Помимо Стефана вы работали со многими выдающимися режиссерами от Михаила Угарова до Сергея Женовача. В частности, ваши самые знаковые роли пришлись на спектакли Кирилла Серебренникова. Как вы начали с ним работать? Почему согласились? Ведь он предлагал вам довольно эпатажные роли.

АБ Да, но я увидел «Пластилин» и просто обалдел. Собственно, я тогда сразу понял, что хочу с ним работать, что это режиссер будущего, что это новое видение театра и новый театральный язык. У меня даже сомнений не было, чтобы работать с ним.

IE Уже после ареста Кирилла Семенович смотреть ваш спектакль «Человек-подушка» в МХТ им. А. П. Чехова стало особенно больно, он стал слишком провидческий. Насколько сильно изменилось отношение к этому спектаклю изнутри? Не стало ли его сложнее играть?

АБ Сложнее играть не стало. Наоборот, стала более открытой рана, более ощутимой. Эта тема, к сожалению, уже настолько близко, что играя персонажа, которого сажают за то, что он написал свои рассказы, открывать ничего не надо, все уже открыто. Не скажу, что это больнее. Скорее, как бы это парадоксально не прозвучало, играть стало легче. Тебе уже ничего не надо искать, оно уже все в тебе. Выходишь уже наполненный и абсолютно точно понимаешь, про что ты играешь. Но слишком высокая цена у этого опыта. Лучше бы все-таки иначе. 

IE Зрители тоже стали иначе реагировать? 

АБ Мне кажется, да. Потому что сегодня этот спектакль уже про всех нас.

IE Нет ли ощущения, что спектакль стал политическим?

АБ Ну да. Но зритель тоже разный. Не все приходят политически заряженными манифестантами. Равнодушные тоже приходят. Приходят люди, которые сидят с холодными носами. Их все равно эмоционально цепляет спектакль, потому что он очень мощный, и эмоция пробивает, но я вижу по людям, что они разные. Как и было раньше. Конечно, у спектакля есть своя публика и люди осознанно идут на Серебренникова и на этот спектакль, и по несколько раз, это понятно. Но всегда есть те, которые «с мороза». 

IE А как повлияли на вас дело «7-ой студии» и арест Кирилла Серебренникова?

АБ Ох… Как это сказать… Это гамма чувств… С одной стороны, глубокое разочарование во всем, что здесь происходит. С другой стороны, такая бойцовская хватка, что называется. Встаешь на дыбы и понимаешь, что сейчас ты не имеешь права быть киселем. Надо собраться и работать дальше, несмотря ни на что. Оно мобилизовало очень на четкую позицию, которую в наше время надо отстаивать. 

О ТАЛАНТЕ, АКТЕРАХ И ПЕРФОРМЕРАХ
IE Сейчас в актерской среде есть разделение на «актеров» и «перформеров». Условно, актеры разбирают роль и проживают ее, а перформеры — это больше про выполнение задач режиссера, про сыграть отсутствие, поймать интонацию и прожить ее. Что вы думаете о таком разделении? 

АБ Первый раз слышу о таком разделении, но, послушайте, еще с прошлого века было что-то примерно похожее, когда говорили про мхатовскую и вахтанговскую школы. Мол, одни — показушники, а другие — проживальщики. Еще 100 лет назад такое было, в приблизительном виде, и ничего нового. Я понимаю, о чем вы говорите, что современный театр стал более перформативным, и от актера требуется больше синтетики (в смысле нужны синтетические актеры, которые могут и петь, и двигаться), и меньше внимания уделяется психологии. Я такого мнения, что если это талантливо, то вообще все имеет право быть. Все, что талантливо. 

IE А попробовать себя перформером не хотите?

АБ Здесь такая история… Я все время слежу, чтобы не стать уж совсем ретроградом и «игруном». Тем не менее, сам иду в театр за эмоцией, и, если получаю ее от перформанса, то это круто, а если нет, то мне пусто. Хочу ли я попробовать? Да, конечно, мне вообще интересно все новое, но мне кажется, я просто не смогу быть абсолютным перформером. Все-таки, будь это театр Угарова, когда в ситуации полного документализма с тебя снимают все театральные наросты, или будь ты в эстетике театра Дмитрия Крымова, с кем бы я не работал, для меня всегда было важно протащить психологию персонажа. То есть, не разрушать форму своим проживанием и актерством, а вписывать свою актерскую игру в любой тип театра. Я вот примеряюсь, например, как бы я с Максимом Диденко поработал, интересно. Мне кажется, это был бы очень интересный синтез. 

IE Уверен ему тоже. Он сам признавался, что любит работать с большими актерами. Но я зацепился за «талантливо». Один раз мы с известным скрипачом Романом Минцем спорили. Он вывел формулу, что талант — это искренность, помноженная на профессионализм. У меня возникли сомнения, потому что я абсолютно уверен, что и, скажем, Филипп Киркоров абсолютно искренен и довольно профессионален... Как на ваш взгляд, есть ли нечто третье, что можно добавить к этой формуле? Или вы с ней согласны?

АБ Талант — это искренность, помноженная на профессионализм? Мне кажется, это очень хорошая формулировка: искренность и профессионализм, но я бы добавил к этому еще и вкус, меру вкуса. Потому что талант подразумевает стремление к высокому. Третьим я бы добавил вот это стремление к высокому. Иначе ни искренность, ни профессионализм не имеют к таланту никакого отношения.

«Театр движется вперед провокациями»

О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАПРЕТАХ И НЕДОПУСТИМОМ НА СЦЕНЕ
IE Вы играли эпатажные роли. Как на ваш взгляд, есть ли что-то, что недопустимое на сцене?

АБ Пошлость.

IE А унижение? Реальное унижение зрителя или артиста?

АБ Из провокаций состоит театр. Он движется вперед провокациями. Но провокациями искусства, а не провокациями, в которые режиссер вмещает свои личные детские комплексы. Это разные вещи. То есть, унижать ради того, чтобы выместить свои какие-то проблемы, для этого лучше идти к психологу, а не вымещать на зрителей. Провокация искусством — это тоже такая тонкая вещь, но она должна быть. 

IE А религиозные символы? В случае с Европой сложно представить спектакль со свастикой. У нас, стоит только появиться религиозным символам на сцене, как тут же найдутся оскорбленные люди, готовые писать доносы.

АБ Это бред. Все эти оскорбления чувств —– это бред. Оскорбления чувств ежей… Давайте не ходить в зоопарк, мы оскорбляем чувства жирафов тем, что смотрим на них. 

О ПОЭЗИИ В ТЕАТРЕ И КИНО
IE Широко известен ваш проект «Кинопоэзия». Почему вы выбрали именно поэзию, в XXIвеке, когда вроде бы все вокруг ждут рэп.

АБ Ну рэп мы уже дождались, в нас во всех уже очень сильно проникла эта культура. Рэп есть. Бог с ним, с рэпом. А что не так с поэзией в XXIвеке?

IE Интересно, почему она вас так заинтересовала. Вы сами ею увлекаетесь? 

АБ Да, я люблю. Этот проект я запустил в 2016 году, когда у меня была пауза в родном театре, и мне некуда было девать энергию. И, собственно, действительно поэзией я увлекаюсь с детства, мама привила любовь к ней, и мне нравится в этой стихии находиться. Сам я не пишу, я — ретранслятор. Я читал стихи со сцены, делал поэтические спектакли и в какой-то момент понял, что хочется еще как-то интерпретировать поэзию и сделать что-то еще со стихами. Жанр, естественно, придумал не я. Еще в середине прошлого века все это было придумано. Я знаю, что до этого режиссеры периодически обращались к этому жанру. Тимур Бекмамбетов даже рекламу снял на стихи Мандельштама. Рекламу банка. А у меня возникла мысль, что жанр кинопоэзии имеет право на то, чтобы быть в пространстве современного искусства постоянно. 

IE Помните, что вас вдохновило?

АБ Прекрасный советский режиссер Андрей Хржановский в 1978 году сделал фильм «Я к вам лечу воспоминанием» — трилогию о Пушкине, где соединялись анимация, документальное и художественно кино, закадровые голоса Юрского и Смоктуновского. Это шедевр. Я посмотрел, и для меня это было мощнейшим импульсом. Ну и как-то меня это все завело очень сильно, и я решил попробовать, думаю пойдет-не пойдет. 

IE И пошло…

АБ Да, пошло. 

IE А видели ли вы видео Уриевского «Стих про стих»?

АБ Да, а что?

IE Просто мне кажется, что Вася как раз вскрыл, почему декламация стихов со сцены в какой-то момент перестала вызывать интерес…

АБ Ну подождите. Вася говорит об Актер Актерычах, и у него как раз сатира на то, как не надо делать. Это же очевидно, что зачастую чтение стихов переходит в показ себя, у актера. И это дурновкусие. А в кино – это, естественно, совсем другое. Это более документально, и более прозрачная подача, чтобы выявить только смысл и попасть в атмосферу. Здесь актера практически нет, он за кадром. Или, если есть, то он работает в системе координат кино.

О КИНО И СЕРИАЛАХ
IE Вы до сих много снимаетесь в кино и в сериалах?

АБ Нет, уже не много. 

IE Но до этого много снимались в разном. На Википедии я устал листать ваши роли. И невольно возникает вопрос, почему вы вообще на них соглашались?

АБ Я стремился к тому, чтобы заниматься любимым делом, но не всегда ты сразу попадаешь к большим режиссерам. Я в молодости был менее разборчив. Я накапливал опыт, работал в кино, чтобы понять, что это за стихия. Этому ведь не учат в театральных ВУЗах. Я впервые увидел камеру после института, и не знал, что мне с ней делать, как с ней быть. Это была учеба. Было много ошибок, наснимался в куче фигни, да, ну что делать. Это проблемы роста, но я для себя это вижу, как накопление опыта. Сейчас я уже не снимаюсь в том, что мне не нравится. Сейчас, слава богу, я имею такую возможность. И я просто выкидываю в корзину плохие сценарии. Сейчас стараюсь сниматься только в том, что мне интересно.

IE Но вы не рассматриваете современные сериалы? Качественные, типа «Метода»? Допускаете, что сериалы сегодня — тоже одна из форм высокого искусства?

АБ Если это качественный продукт, то это здорово. Не хочется сниматься в плохом кино. Ведь и полный метр может быть полным ужасом. И сериал может быть полным ужасом. Но последние годы нам доказывают, что сериалы появляются очень качественные. Все зависит от компании, от режиссера. В сериалах нет ничего плохого, уже давно. Это какой-то вопрос из прошлых лет. Давно уже сериалы стали искусством. И это видно по американским, по английским сериалам, как они это делают на уровне большого кино. Уже давно для того, чтобы полноценно рассказать историю, люди используют формат сериала. 

О ТЕАТРАЛЬНОМ УЧИЛИЩЕ
IE Вы Щепкинское училище заканчивали? 

АБ Да, Щепкинское, верно. 

IE Вы сказали, что там не учат работать с камерой. А чему еще не учат? Давайте сократим путь студента театрального ВУЗа. Что ему следует изучить на стороне, чему его не научит училище?

АБ Всему остальному учат. Другое дело, берет он или не берет. Степень лености. Если человек пока не понимает что ему нужно или не нужно и относится к этому безответственно и что-то недобирает в театральном институте, то это его проблема. Потом будет добирать в течение жизни. А так, дается все. 

IE Что побудило вас променять авиационный институт на театральное училище? 

АБ Судьба.

IE То есть это было зрелое решение, стать актером?

АБ Да, конечно. Мне было 19. 

ОБ МХТ ПОСЛЕ ОЛЕГА ТАБАКОВА
IE После Олега Павловича Табакова МХТ возглавил Сергей Васильевич Женовач. Вы с ним работали прежде. Как сейчас обстоят дела в театре?

АБ Мне кажется, пока рано говорить. Все спрашивают: «Как? Что изменилось? Как у вас?». Ребята, дайте время. Самое главное, что сейчас во главе МХТ стоит человек, служащий театру. С большой буквы. И у него нет ничего кроме театра. Человек всецело себя отдающий театру и человек большой в театре, величина. И педагог. Я думаю, что все у нас будет хорошо. А все эти стремления в духе «Вот сейчас дайте нам сразу и все» ужасны. Приходят люди на предпремьерный показ и судят обо всем театре. 

IE Мы говорим про предпремьеру спектакля «Бег» в постановке Сергея Васильевича?

АБ Да про все. Про «Бег», про «Сережу» Крымова. 

IE «Сережа»? Прекрасный же спектакль!

АБ Да все прекрасные, я о другом. О том, что, вот сейчас людям горячее давайте. У Сергея Васильевича очень много проблем и много задач стоит перед ним. У него свое видение театра. Я уверен, что у нас будет все хорошо, что этот художественный руководитель для МХТ – лучшее, что могло случиться после Олега Павловича. Поэтому дайте нам время, все будет хорошо. 

О МОЛОДОСТИ И ЗАКОСТЕНЕЛОСТИ
IE Филипп Григорьян сказал, что режиссер — это молодая профессия. Очень молодая, потому что тебе нужен драйв, задор, желание делать ошибки, набивать шишки. А когда ты уже опытный, ты на мышцах тащишь многое. Верно ли это для актерской профессии?

АБ Ну, закостенеть можно в любой профессии. Конечно, я не согласен с Филиппом, что режиссура — дело молодых. И мировые имена нам доказывают, что режиссер — это зрелая профессия. И зрелые взрослые мастера выдают прекрасные спектакли. В случае с актерской профессией, ты, конечно, пристально следишь, чтобы не закостенеть, не заштамповаться. Я понимаю, что у меня есть уже какие-то наработки. Я знаю, что вот здесь я могу сделать так и так, а здесь так — привычки неизбежно нарастают, как ни крути, так физика человека устроена. Конечно, это проблема. Но я с ней борюсь. 

О СИЛЬНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ
IE Какой спектакль за последние два-три года оставил у вас сильное потрясение? Что-то свежее… Насколько часто вы вообще смотрите театр?

АБ К сожалению, сапожник без сапог. Я нахожусь в той ситуации, когда редко доходишь до коллег. Если мы говорим о каком-то большом впечатлении, то последнее, что я видел, и это было для меня очень любопытным, это, опять же, был Диденко. Я посмотрел «Девушку и смерть».

IE Многие зрители ругали этот спектакль.

АБ Ну, слушайте, ругают всё. У меня было ощущение именно свежести. Я сидел и думал: «Какое интересное существование!». Оно метафизичное какое-то. Очень не психологичное. Что-то в меня попало едва уловимое, ускользающее. И за этим была какая-то тайна, недосказанность. Это было настоящее свежее ощущение, если говорить именно о свежести. А если говорить о силе, то это было давно, это никак не новая вещь, но мне пока бутусовскую «Чайку» ничто не перебило по силе. 

IE Если предположить, что Макс Диденко прочитает это интервью и позвонит вам с предложением, что бы это могло быть? Кого бы вы хотели сыграть?

АБ Ну нет, я не знаю. Даже если они есть, я не люблю рассказывать про мечты. Это будет мой секрет. У меня много желаний, но не буду я вам их рассказывать.