«Отцы и дети». По мотивам романа И. С. Тургенева.
Театр Наций.
Режиссер Семен Серзин, художник-постановщик София Матвеева.

Вопросов о правомерности переноса событий, описанных в классическом произведении, в иную, более близкую современным зрителям эпоху, уже, кажется, никто не задает. И правильно делает. Ну, то есть, вопрос «можно ли?» давно на повестке не стоит — и можно, и нужно. Все это давно доказано длинным списком весьма убедительных с художественной точки зрения спектаклей, в которых сохраняются и темы, и проблематика первоисточника, но при этом то, что хотели сказать классик и вслед за ним театр, приближено вплотную к оптике сегодняшнего зрителя, к той среде, в которой он обитает.

И все же по-прежнему бывает всякое. Бывает, что ничего специально не сдвинуто по времени и совсем не «переодето», однако сценический текст звучит остро и актуально. Случается и наоборот — визуальные, событийные и текстовые перемещения в другую эпоху ничего, по сути, не добавляют к уже давно сказанному, так и не становятся художественными аргументами.

Новый спектакль режиссера Семена Серзина, созданный на основе тургеневского романа «Отцы и дети», помещает хрестоматийную историю в эпоху перестройки, в 80-е годы прошлого столетия. Этот ход сам постановщик подробно обосновывает в предуведомлении, хотя, думаю, можно было бы этого и не делать, потому что он и так прозрачен для любого из наших соотечественников. Совпадает слишком многое: и моменты жестокой общественной ломки, и бесконечные словоговорения на эти темы, и, главное, нешуточные мировоззренческие сшибки представителей разных поколений. Ну кто ж из нас этого не помнит или не знает, когда трещины идейного порядка проходили через самые сердцевины семей, проще говоря, разверзались между отцами и детьми?

Так что сам ход режиссерской мысли вполне логичен. И смотрите, как точно и собранно обыгрывает его художница София Матвеева! Центральным элементом декорации становится лестница железнодорожного вокзала, где Николай Кирсанов (Петр Семак) взволнованно встречает сына Аркадия (Геннадий Блинов), приехавшего на каникулы с другом Базаровым (Сергей Волков). Дорога, перепутье, тревожное, неуютное место, где за встречей обязательно последует расставание. А дальше подле лестницы возникает вокзальный ресторан, вполне советский, с мозаичным панно «Маркс, Энгельс, Ленин», со скучными белыми скатертями и маленькой эстрадой в глубине. Здесь брата с племянником ожидает второй Кирсанов, Павел (Виталий Коваленко), одетый в приснопамятный кожаный пиджак; мужчина он не старый, импозантный, поигрывающий на аккордеоне, что уже — знак его старорежимности, — Аркадий-то с Евгением берут электрогитары и поют песни Егора Летова, которые ухо Павла Петровича явно выносит с трудом. Сцена у «эмансипе» Кукшиной (Юлия Башорина) происходит под лестницей, а сама Кукшина — бабища, проводящая время в обнимку с бутылкой. И верно: не салон же устраивать, и не раскрепощенную же дамочку показывать нам в конце-то ХХ века, вот она и стала просто отвязной, нечистоплотной обитательницей какой-нибудь подворотни.

Очень точно придуманы облик, а также среда обитания родителей Базарова. Перед нами грузный, явно любящий принять на грудь провинциальный доктор (Борис Каморзин) и обычная, сердечно-хлопотливая мама (Ольга Лапшина). Одеты они бедно, непрезентабельно, да и стол простецкий — и скатерка, и утварь. Евгений от всего этого явно поеживается, а вот Аркадию здесь хорошо, тепло. Позже и Одинцова (Ольга Лерман) появится — стильная, в туфлях на высокой платформе, очень жесткая и, как кажется, прагматичная. В финале Базаров, уже зараженный трупным ядом и понимающий, что умирает, поднимается по кажущейся бесконечной вокзальной лестнице, шатаясь, спотыкаясь, падая, и вот — простая, но чрезвычайно эмоционально насыщенная сцена. Могло быть общественное восхождение талантливого, совестливого парня, истового доктора по призванию, а вышло трагическое и одинокое вознесение к небытию.

По эмоциональной части, в отношении сферы чувств, спектакль Серзина содержит много сильного и по-настоящему действенного. Очень хороша, к примеру, сцена между Базаровым и Павлом Кирсановым после дуэли: два хороших человека, кажется, примирились, осознав всю нелепость своего конфликта, и почти что дружески, мягко, с неожиданным юмором придумали причину ранения Кирсанова, чтобы не травмировать ближних.

Своеобразным лейтмотивом действия становится Фенечка (Александра Бортич) с коляской, в которой спит маленький ее с Николем Петровичем сын. Даже точнее — сама коляска с младенцем, которая, кажется, играет в спектакле едва ли не главную роль. Ведь не только Фенечка регулярно возит ее вдоль сценической площадки, но над ней не раз склоняются с неподдельной нежностью Павел Петрович и, что еще важнее, нигилист Евгений, который здесь смотрит на дитя отнюдь не только как медик, но как мужчина, в котором сквозь броню холодного отрицания упорно пробиваются обыкновенные чувства. Тема ребенка, детства, а соответственно и отцовства упрямо завоевывает пространство спектакля.

И, конечно же, любовь к Одинцовой, вспыхнувшая у Базарова вопреки внешней логике его поведения, сыграна Сергеем Волковым так, что тоже могла бы стать главной темой спектакля. Весь «нигилизм» слетает с него в эпизоде признания, вся спесь и вся броня рассыпаются на кусочки, оставляя перед нами растерянного, очень обаятельного и очень ранимого молодого человека. В этот момент «новый» человек Базаров начинает резко контрастировать с твердой, холодной, уверенной в себе Одинцовой, чья душа здесь так и остается загадкой.

Спектакль Семена Серзина явно противоречив. Глядя на замечательных артистов, играющих исключительно живых и узнаваемых людей, не перестаешь задаваться вопросами. А что бы изменилось, если бы не было в спектакле концептуального временного переноса? Если бы Павел Петрович не носил рыжего кожаного пиджака, а Николай Петрович — скучной пиджачной пары? Если бы вместо коммунистической мозаики на заднике висел бы какой-нибудь гобелен с прекрасной всадницей? Если бы играющая на фортепиано Катя Одинцова (Алена Долголенко) не носила поверх футболки платьица на тонких бретельках? Однако и более существенные вопросы не дают покоя. Какое сословное неравенство могло быть между Базаровым и Одинцовой в середине 80-х годов ХХ века, когда оба они — представители советской интеллигенции, и разве что материальное положение у них разное? Что означает это бесконечное цитирование пушкинских стихов милейшим Николаем Петровичем Кирсановым: в перестройку что ли началась у отечественных интеллигентов эта литературоцентричная мания, или раньше, и не продолжается ли она по сию пору? А что дает Павлу Кирсанову замена музыкального инструмента с виолончели на аккордеон, кроме чисто визуальной привязки к избранному времени действия? А вот еще вопрос на засыпку — знаменитая дуэль здесь проведена по всем классическим правилам, с секундантом и отсчитыванием шагов. Ну и как такой поединок мог произойти в перестроечную эпоху? Вот какой-нибудь локальный мордобой — тот мог, и вполне!

Увы, все признаки временного переноса, включая даже эмоционально сильные песни Летова, складываются в этом спектакле лишь в поверхностный антураж, настоящих же, глубинных мотиваций такой решительной инверсии в нем так и не найти. Кто такой нигилист в эпоху перестройки; что такое в эти годы вера в силу естественных наук, и была ли она вообще; каковы перестроечные размышления разных поколений о новом общественном пути страны; какова, наконец, пресловутая фемповестка, которую, кажется, именно сам Иван Сергеевич Тургенев первым столь откровенно и коварно подбросил тогдашнему российскому обществу? Ответов не найти; ничто из этого, в конечном счете, спектакль художественно не аргументирует.

Но зато он весомо аргументирует живые человеческие чувства. Актеры отыгрывают их, можно сказать, безупречно. Впрочем, Тургенев ведь писал свой роман и о них тоже. Вот эта материя, а заодно и тема «отцов и детей» уж точно с одинаковым успехом могут быть конвертированы в любую эпоху.