17 августа 1935 года в Саратове родился мальчик. Родители, конечно, надеялись на его счастливую судьбу, но ни в каких снах им не виделось, что их чадо станет народным артистом СССР и выдающимся театральным деятелем. И уж тем более, что в 29 лет он перенесет инфаркт и что именно болезнь подстегнет его к неукротимому творческому совершенствованию. ..

Многие до сих пор называют этого человека Леликом (вспоминая данное ему мамой ласковое прозвище). Но произносят его по-разному: кто с любовью, кто с опаской, а кто и с неприязнью. И для этого есть основания, потому что натура этого человека на редкость противоречивая. И вряд ли кто-нибудь, включая его самого, может точно сказать, какая из граней характера превалирует.

Накануне своего юбилея Олег Павлович Табаков убыл в долгосрочную командировку на съемки у Иштвана Сабо, сделав тем самым изрядную „козу” журналистам, пытавшимся взять у него интервью. Не избежал подобной участи и автор этих строк, которому будущий юбиляр накануне отъезда, расплывшись в своей знаменитой улыбке, мягко, но решительно „дал отлуп”. Кстати, об этой улыбке. Она может быть официальной, чиновничьей. Или хитрой, ироничной и пронизывающей. Иногда эта улыбка становится нежной и доброй. Но это — когда речь заходит о близких людях, учениках, коллегах, с которыми съедено немало центнеров соли. Но такая улыбка появляется редко, и уж во всяком случае не перед объективами камер и множеством охочих до сенсаций глаз. При этом все, кого Олег Павлович любит, ощущают на себе не только его улыбку. Если требуется, он в лепешку разобьется, но сделает для них все возможное и невозможное. У учеников, какими бы знаменитыми они ни стали, при упоминании имени учителя теплеют глаза. Как-то я заговорил о Табакове с Евгением Мироновым:

— Евгений, почему актеры, рассказывая о своей судьбе, так часто вспоминают своих учителей? Педагог для актера — это его визитная карточка?

— Это даже не визитная карточка, а группа крови, по которой можно определить, кто ты. Вот и Олег Павлович Табаков дал мне немного своей крови. Я ему по гроб жизни буду благодарен за это и за то, что он помог моей семье. Работая в первые годы в его театре, я сильно заболел. Приехали родители, и он их устроил без всякой прописки. Олег Павлович никогда не афиширует свою помощь, а просто помогает.

— Говорят, в Школе-студии МХАТ он с вас „кожу сдирал”?

— Он был очень строгим учителем, как Роден, отсекал все ненужное, в том числе наши фальшивые представления о театре. У нас в „Табакерке” все очень много работают. Это — хитрость и мудрость Олега Павловича, потому что в театре, где нет работы, начинаются гадости, а у нас все заняты, и на спектаклях всегда полно зрителей.

…Однако вернемся к натуре ОП, которая не ограничивается лишь разными оттенками его улыбки. Одному Богу известно, как ему удается по несколько раз в день перевоплощаться из одного образа в другой: личину актера менять на директора-худрука, менеджера — на политика, творца — на бухгалтера. Наблюдать за ним — огромное удовольствие. Вот он на трибуне: мощный, умный, решительный, бескомпромиссный, порой — едкий. А подойди к нему через пять минут с каким-нибудь колким вопросом, ни дать ни взять — котяра Леопольд: „Ребята, давайте жить дружно!” Иногда он может глянуть „сквозь” тебя, увидев и не увидев одновременно. Но подобное случается редко и, наверное, по недоразумению. Обычно, если позвонишь даже домой и, может быть, совсем не вовремя, — услышишь мягкий, вежливый ответ. И если попросишь сказать что-то об актере, коллеге, ученике — всегда получаешь согласие. Но вот на интервью „о себе, любимом” соглашается редко. „Да не-ет, — тянет вкрадчиво, — я уж о себе столько наговорил. .. пожалуй, хватит!”

Раз просидел полчаса у его кабинета, ожидая аудиенции для интервью. В предбаннике было слышно все, что происходит в кабинете: это был глас истинного Зевса-громовержца! Не хотел бы я оказаться на месте его оппонентов в ту минуту. Табаков работает от зари до зари и зарабатывает достаточно. У нас в России не любят богатых, им в лучшем случае завидуют. Но по поводу ОП, думаю, ни у кого не возникнет подобных эмоций. Потому что все заработано честно. Секрет прост: „Надо, господа, дело делать!” Кстати, в этом деле та самая улыбка, о которой шла речь, — штука не последняя. Деловые партнеры, думаю, „раскалываются” через полчаса под ненавязчивым натиском его суперобаяния.

Надо отметить, что в этом стремлении обаять Олега Палыча иногда „заносит”. Заигрывается. Но это — издержки актерства, которые тотчас прощаются. Ибо главное в его натуре — вовсе не деловая хватка и не организаторский талант, а необыкновенный актерский дар. Сколько бы лавров ни стяжал он на „худруковских” и директорских постах, ничто не сравнится с его Олегом из розовского „Шумного дня” или с юным героем-художником из фильма Митты „Гори, гори моя звезда”. Я уже не говорю про Павла Петровича Щербука из „Неоконченной пьесы для механического пианино” с его брачным криком марала. Но кино — это, простите за трюизм, лишь вершина айсберга. Главная его часть — на сцене. И здесь можно бесконечно и сладко ностальгировать: Адуев-старший, Иван Коломийцев, Иван Жуков, Сальери, Мольер, Нильс Бор, Флор Федулыч Прибытков, профессор Серебряков, etc., etc.

Автор этих строк вот уже три года не может опомниться от его Луки в горьковском „На дне”, поставленном в „Табакерке” Адольфом Шапиро. Много я видел актеров в этой роли: и столичных, и провинциальных, но лишь ОП вызвал слезы счастья. Наверное, здесь проявился истинный Табаков — сильный, умный, сострадающий, осторожный, любящий. ..

Кстати, такой актерище, будучи худруком, вполне мог бы потащить одеяло на себя и играть в МХТе и своем „подвале” все возможное и невозможное. ОП этим не грешит: блюдет честь. (Да и о других надо думать: актеры ведь без работы хиреют и бузят). Между тем иногда начинаешь фантазировать: какой бы из него получился Лир, Фальстаф, Городничий, Крэпп! А он… (И тут приходится подпустить несколько „неюбилейных” колючек). Иногда так и подмывает воскликнуть:'Ну, зачем вам, дорогой Олег Павлович, полуяпонский „Король Лир” Тадаши Судзуки, замешанный на Шекспире?! Или урка-Тартюф с блатными песнями в спектакле Нины Чусовой „Тартюф”? Или пошлятина с пионерским хором в постановке „Лес”, изменившая Александра Островского до неузнаваемости?! Воскликнуть-то хочется, но не можется. Потому что видишь, каких трудов стоило этому Гераклу очистить авгиевы конюшни под названием МХАТ-МХТ.

Он рубит лес, и, как водится, щепки летят во все стороны. Не щадит балласт — решительно выбрасывает с борта. Не всем это по нутру, особливо балласту. И расползаются слухи о „волке-Табаке”, для которого люди — это только материал для строительства собственной карьеры. Но это — вранье. Просто ОП очень честолюбивый (по-хорошему) мужик, и ему непременно надо доказать миру, что не зря взвалил на себя эту ношу — два театра. Иной присвистнет: оно ему надо, в семьдесят-то годков? Надо! Да и молодая жена с малым Павлом Олеговичем — тоже хороший стимул. И поэтому в его двух театрах жизнь бурлит и все ходит ходуном. На малых сценах пробует себя молодежь, на большой — мэтры. А иногда и на большой — совсем желторотики, вроде литовца Миндаугаса Карбаускиса, который всегда сдержан и холоден, но когда речь заходит о Табакове, мягчает.

— Бывало ли так, что Олег Павлович не соглашался с вашим распределением ролей и настоятельно советовал взять кого-то другого?

— Для Табакова распределение ролей — один из основных моментов в работе. Он очень любит своих артистов, заинтересован в них. Я всегда выслушивал все его предложения и не раз пользовался его гениальными подсказками.

— Можете привести пример?

— Ирина Пегова — Соня в „Дяде Ване” Чехова.

…А что касается иногда появляющейся на МХТовской сцене безликой „творческой продукции”, то, думаю, ОП сам все прекрасно понимает. Однако, зная законы бизнеса, иногда идет против себя — художника. Но зато порой решительно разрубает гордиев узел и снимает спектакли с репертуара. Несмотря на это, ему часто приходится надевать латы и отражать удары „злобных” критиков. Делает он это смущенно, немного как бы с ленцой. А в начале сезона собирает этих „злобных” на чашку кофе и в тесном кабинете выкладывает все начистоту. И тогда Леопольд-Матроскин превращается в усталого абсолютно искреннего мудреца, на плечах которого висит такая громадина — МХТ. Он не пытается что-то внушить работникам пера — просто „просит понять”. И они его понимают. Понимают и зрители, заполняя два его театра каждый вечер.

ОП очень любит дарить братьям-актерам цветы — невероятной красоты букетищи, которые можно увидеть, пожалуй, только на картинах-натюрмортах. Уверен, сегодня благодарные ученики и зрители преподнесут ему такие же.