Он талантливый и разноплановый актер. Композитор. Выпускник Гнесинки и ГИТИСа. Азартный трудоголик, получающий искреннее наслаждение от своего дела. Невероятно обаятелен — и как актер, и как человек.  Из всех участников нынешней юбилейной «Золотой маски в Латвии» он тесней всех связан с Латвией и, в частности, с Лиепаей — и Rus.lsm.lv и побеседовал с ним за пару часов до спектакля Театра наций «Шведская спичка» в Лиепайском театре.

Дверь в театральное кафе со стороны служебного входа то и дело распахивалась, забегал кто-то из актеров или сотрудников, и раздавалось радостное: «Паша!». Да, в Лиепае он давно стал своим, а вот широкая театральная общественность Латвии пока с Павлом Акимкиным почти не знакома. И интервью с ним — буквально пара штук на весь Интернет. Это неправильно. Знакомьтесь, в общем.
На сцене. С баяном и без

— Давайте начнем с вашего музыкального образования.

— Родители в пять лет отдали меня в музыкальную школу, на скрипку. Я год проучился — или промучился, уж не знаю. Потом мы перебрались в Эстонию, потому что отец был военным, и мы много ездили… Там я пошел в первый класс и сказал, что на скрипку больше не хочу. Мама ответила — мол, ну и ладно, зачем тебе мучиться. Но это не помешало мне через какое-то время поскандалить, когда я узнал, что мою скрипку продали какой-то девочке. Потом мы жили в Дании два года, а затем переселились в Подмосковье, родители и сейчас там живут. И мама с папой решили отдать меня в музыкальную школу, полагается ведь, чтоб ребенок куда-то ходил. Отдали меня на баян, и я поучился четыре года.

— В одном интервью вы сказали, что сами выбрали инструмент.

— Да, мама спросила: «Хочешь на аккордеон или на баян?». Я спросил, какая разница, мама ответила, что у одного инструмента прямоугольные кнопочки, у другого круглые. И я выбрал круглые. Через какое-то время заявил, что не хочу больше заниматься, но мама сказала, что ее это не волнует, ходить я буду, потому что очередной скандал из-за проданного инструмента ей не нужен. Мой дедушка был очень хорошим гармонистом-самоучкой, очень любил этот инструмент, и гармошка мне от него хорошая осталась. А потом я поступил в Гнесинку, точней, мне посоветовали, я даже про это училище и не знал.

— Но поступили на «руководителя народного хора». Почему?

— У нас в музыкалке было фольклорное отделение, и заменять нашего педагога пришла моя будущая хорошая подруга Ксюша Ковтун. Она и убедила меня, что мне надо поступать в Гнесинку, где она сама тогда и училась. Так я туда и поступил. Отучился, но дальше в музыкальное идти не хотелось, потому что понимал — на какой-то инструмент пойти не могу, а углубляться дальше в фольклор... Познакомился тогда с Володей Панковым (художественный руководитель, режиссер и актер студии SounDrama — Rus.lsm.lv), у которого я сейчас в студии SounDrama работаю, он и посоветовал поступать в ГИТИС к его мастеру, Олегу Кудряшову, тот как раз в том году студию набирал. И поступил.

— В другом интервью вы поведали трогательную историю, что на тот момент были не в курсе, что Немирович-Данченко — один человек...

— (Смеется) Ну, не до такой степени. Но для меня было много новостей. Ничего не читал, только подготовил тот литературный материал, который мне помогли выбрать друзья. Я читал Улицкую, Кундеру, еще мне сказали, что надо сонет выучить и выбирать-учить его пришлось самому. И когда я его читал, услышал голос из зала: «О господи» (хохочет). Потому что я вытворял на сцене что-то в своем понимании театра — бил в стены, кричал. Так я поступил в ГИТИС.

— Это был режиссерский или все же актерский факультет?

— Режиссерский, но он интересен тем, что там учатся и актеры, и режиссеры, то есть режиссер имеет возможность сразу работать с актерами и наоборот.

— Пыталась посчитать, сколько у вас сейчас ролей в разных театрах. Запуталась.

— Да не так много, недавно считал. В Театре наций четыре спектакля: «Шведская спичка», «Рассказы Шукшина» и два концерта, один по ретро-песням, это «Fарс-мажорный концерт для драматических артистов и оркестра», и «Песни военных лет», мы его к юбилею Победы сделали, получилось у нас смешать Шостаковича, военные и советские песни. В ноябре будем второй раз показывать. Мне кажется, работа получилась интересная. В других театрах я особо не занят. С Володей Панковым работаю в студии SounDrama, а он ставит в разных театрах. Три года базировались в Гоголь-центре у Кирилла Серебренникова, но сейчас закончился контракт с ним, остался один спектакль, который мы доигрываем, это «Двор» по пьесе Лены Исаевой, Володина работа. С остальными его постановками периодически куда-то ездим. Собственно, у меня только Театр наций сейчас и параллельно музыкой занимаюсь. 

— В «Шведской спичке» у вас шесть ролей, до какой степени это сложно?

— Да ни до какой. Там роль Лошади, к примеру, занимает три минуты, надо стоять на четвереньках (смеется). У Никиты Гриншпуна (режиссер «Спички» — Rus.lsm.lv) была задача сделать все максимально театрально. Там не только мы играем несколько ролей, там у каждого предмета их несколько. Нас там семь человек. Рома Шаляпин, Женя Ткачук; мы с Артемом Тульчинским ведем музыкальную линию. Это постоянный состав, а остальные менялись по несколько раз. Но все, собственно, кудряшовские. А если нет, то все равно наши по духу.

— Судя по рецензиям, это такое очень правильное и веселое хулиганство. (Через пару часов и лиепайская публика убедилась, что «Шведская спичка» действительно прекрасная, веселая, великолепно поставленная и сыгранная постановка. — Rus.lsm.lv.)

— Да, именно с таким запалом это и делалось. Мы были только после института, еще не было ни у кого никаких моральных обязательств перед семьями, это было как будто продолжение учебы, только без лекций.

— У вас музыкальных ролей достаточно много.

— Эксплуатация моей игры на баяне...

Мне кажется, тот период, когда я в любой работе играл на баяне, уже прошел. На пианино я не очень хорошо играю, натренькать что-то могу. Но у Володи Панкова очень часто все играют на всем — человеку дается задание, 1,5-2 месяца времени, и он дудит или пиликает.

— Вам интересней драматические роли или с музыкой?

— Да все равно, наверное... Вот прям целиком музыкальной роли мне не предлагали.

— В мюзиклах вы очень мало играли?

— Только Кая в «Нежной королеве», когда учился на 3-м курсе. Есть у меня друг, Рома Игнатьев, он пишет музыку к московским мюзиклам. И мы сделали в Сергиевом посаде «Королеву», раза 3-4 сыграли всего.

— Вы сказали как-то, что мюзиклы — слишком большая нагрузка.

— Нагрузка в том плане, что нет времени для другой работы. Есть, конечно, ребята, которые переходят из одного мюзикла в другой, но я не знаю, успевает ли кто-нибудь из них работать в других театрах. У меня бы не получалось. И участие в мюзикле — это, грубо говоря, на год из всего выпасть, играть каждый вечер. И я бы не успевал играть в драматическом театре. К этому я не готов, потому и отказываюсь от предложений играть в мюзиклах.

«Кайф — это возможность делать то, что хочешь»

— Давайте поговорим про вас-композитора. Как у вас получается объединять?

— Во-первых, я бы сказал, что это музицирование, а не композиторство. Для этого у меня образования нет, так что я не тешу себя надеждами в этом плане. Но у меня, как мне кажется, есть вкус, привитый мастерами. И я делаю то, что мне нравится. И пока это совпадает с тем, что нравится кому-то еще. И все равно это делается параллельно, в основном ночами, и это, конечно же, каждый раз ад адский (смеется). У меня есть друзья, композиторы Артем Ким и Саша Гусев, которые в SounDrame работают. Эти люди могут за ночь сделать и принести какой-то материал, про который думаешь — господи, как он родился? И они не пишут полтора часа музыки для спектакля, 700 тем, как я вначале пытался делать — новый номер и к нему новая музыка. Они берут 2-3 темы и потом грамотно их переплетают. Я стараюсь этому научиться, где-то у меня получается, где-то не очень.  Поэтому у меня все это занимает кучу времени, я ведь не знаю технической базы, как сделать все быстро и четко.

— Что для вас в театре — как актера и как композитора — самое важное? В более приземлённой формулировке: в чем главный кайф от работы в театре?

— Кайф... Мне кажется, это возможность делать то, что ты хочешь. Это какой-то выплеск всех твоих эмоций. Помню себя, когда я был маленьким, мне всегда хотелось что-то делать, рисовать или написать, даже книжки переписывал! Но в принципе, мне кажется, самое интересное — то, что можно что-то придумывать вместе. Самое главное — команда, потому что один вряд ли что-то может сделать, в том плане театра, который я понимаю.

— То есть ни разу вам не предлагали роль, к которой — ну не лежит душа!?

— Наверное, предлагали, но скорей, было непонимание, как ее делать, и от этого был дискомфорт, но всегда рядом были люди, которые четко знали, куда надо идти, и поэтому эта проблема решалась.

В связях с Латвией замечен

— В Латвии вы уже немного свой. Особенно для нас, в Лиепае. И то, что вы сейчас сказали насчет «не получается» — уж извините, «Индулис и Ария» это совершенный восторг, в том числе и музыка. Не просто так вы номинированы как «Лучший композитор» на «Ночь лицедеев».

— Да, это было удивительно. И очень приятно, естественно. Я просто не понимал, как это получилось. Мне кажется, что есть люди, которые профессионально этим занимаются. А тут... Это как если бы человек первый раз в жизни написал стихотворение, а его на какую-то престижную премию выдвинули. На самом деле, главное — не зазнаться после этого.

— Насколько сложно было для «Индулиса и Арии» писать музыку? Все же это эпос другого народа? Тем более, что для нас Райнис — это святыня.

— Да, по этому поводу я очень переживал. Но с другой стороны, я занимался фольклором, поэтому надеялся, что мое чутье меня не подведет. К тому же были люди рядом, в том числе и актеры вашего театра, и когда я приносил какие-то куски, то следил за реакцией — по актерам всегда видно, нравится или нет. Тут были идеальные условия — в Москве семья, работа, другие обязательства, вот мы сейчас с Сережей (Землянским — Rus.lsm.lv) делали «Жанну д'Арк», это было тяжело, работать приходилось только по ночам. А тут... Чаще ребята говорили, что им нравится, если не очень — шел в выделенную мне студию звукозаписи под крышей и переделывал. Но обычно совпадало. И давало уверенность в том, что правильно иду.

— Как у вас сложилось такое сотрудничество с Землянским?

— Прекрасное оно у нас, я ведь музыку только для него делаю, получилось у нас так сработаться, что ему нравится то, что я делаю и наоборот. Вначале в студии SounDrama мы сделали «Опасные связи». Потом было «Материнское поле» и «Дама с камелиями» в Театре им. Пушкина, затем «Демон» и «Ревизор» в театре Ермоловой, «Индулис и Ария», и вот сейчас опять в театре Пушкина «Жанна д'Арк».

— Сергей говорил, что очень хочет снова ставить в Лиепайском театре...

— Да, он говорил, что у него есть какие-то договоренности с Хербертом (Лаукштейнсом, директором Лиепайского театра — Rus.lsm.lv). Я б с удовольствием поработал, конечно.

— Вы работали с Алвисом Херманисом над «Рассказами Шукшина» в Театре Наций. И как музыкальный руководитель, и играете там. Отличается как-то работа с русскими и латвийскими режиссерами?

— Не знаю, латвийская ли это черта, или Алвис такой человек... Могу сравнить его с Хербертом. Это два человека, очень волевые и, с одной стороны, очень жесткие. Эту жесткость они ни разу не проявляли, но ты чувствуешь, что человек имеет какие-то убеждения и основания для того, чтобы быть режиссером или худруком. Но при этом в них есть какая-то безумная трогательность, интеллигентность, боязнь тебя ненароком обидеть. Они хотят, чтобы ты оставался самим собой и как-то очень аккуратно к тебе подходят. И всегда ощущение, что они немного стесняются тебе что-то говорить, боясь в тебе что-то нарушить. Это самое главное, потому что ты с таким же трепетом начинаешь относиться к ним, к тому, что они делают, к вашей какой-то общей работе. Это люди, очень нежные в какие-то моменты, потому что они заботятся о тебе. Вот с Алвисом так было. И с Хербертом тоже самое — он меня первый раз видит, мне не так много лет, у меня нет каких-то наград, но я приехал к нему работать и он относился с большим уважением.

Как я к Алвису попал — это было просто удивительно. Позвонила мне Юля Пересильд, моя подруга и соратница по оружию. Сказала, что надо прийти и разучить какую-то песню для нового спектакля, который они делают. Пришел. Попал прямо внутрь репетиции. Алвис спросил: «Что у тебя есть, какая музыка?» (цитируя Херманиса и Лаукштейнса, Павел очаровательно изображает латышский акцент — Rus.lsm.lv). Я ему поставил какой-то трек на телефоне. Он: «Да-да, мне все подходит, хорошо, все, мы работаем». И все! Начал я с ними что-то делать, потом еще попал туда и как актер.

В Алвисе есть еще такая штука очень интересная — он и не ругает, и особо и не хвалит. Поэтому ты никогда не понимаешь — то делаешь, не то... В общем, это очень трогательный человек, очень приятный. Очень жалко, что он не имеет моральной возможности приехать в Россию, чтобы снова с нами работать. К сожалению, это политика.
— В кино у вас ролей мало, в основном ситкомы, фигня всякая... Я не очень обидно сказала?

— (Фыркает.) Нет, все правильно! Хотя были интересные работы, но в основном — да, фигня всякая.

— И это вам совсем неинтересно или просто только в подобном и предлагают сниматься?

— Есть две вещи. Первая — когда предлагают фигню. Вторая — когда предлагают что-то хорошее, а ты либо не подходишь, либо тупо не имеешь времени в этом участвовать. Последнее — самое обидное.
Вот недавно студия «Рок» Алексея Учителя предлагала мне роль, главную. В кои-то веки предложили мне главную роль, и это совпало с выпуском «Жанны д'Арк» и с гастролями, где я не могу ни замениться, ни поменяться. А у них жесткие сроки, они уже снимают и скоро закончат. И это очень обидно. Но я надеюсь, что еще будут предложения...

Трудоголик и семьянин

— Пишут, трудоголик вы. Это так?

— Знаете, не трудоголик, но мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь. Кажется, люди-трудоголики этим и отличаются. Я понимаю, что у меня есть какие-то сроки, и мне в них надо уложиться. Вот выпускали мы сейчас «Жанну д'Арк», и время у меня было только ночью. Я сроднился с нашими монтировщиками и охранниками!

— Семейное счастье зависит от правильного выбора. То, что ваша жена из актерской семьи — это важно?

— Да, она понимает все, например, когда у меня выпуски и меня нет постоянно. Не всегда понимает, когда я берусь за какие-то работы, не слишком перспективные для меня. Она ведь заинтересована в том, чтобы был рост какой-то. Или когда я больше отдаюсь какой-то работе, а не семье. Но все обсуждается. Я слушаю ее, иногда поступаю так, как она говорит, потому что считаю, что она больше понимает в каких-то вещах. Так что взаимопонимание у нас есть. Это то, на чем строятся отношения в семье моих родителей — на любви и уважении друг к другу... Сын у меня прекрасный. Я вот сейчас приеду и два дня буду с сыном и женой. Дальше начнутся опять спектакли и гастроли, но эти два дня мы будем вместе.

— Надо бы у вас еще и про тестя спросить.

— А что тесть? Можно много про него рассказать, но что касается работы, то он всегда дает очень дельные советы. Самое приятное — ему нравится то, что я делаю. И когда у меня что-то не получается, он умудряется сказать буквально два слова и это меняет все кардинально. А еще он чудесный дедушка! Очень рад, что у меня такой тесть.

— Кажется, я еще чего-то не спросила...

— Не знаю, я не так часто даю интервью (смеется). А вообще... Я очень рад всему, что со мной происходит. Я очень рад, что учился у Олега Львовича Кудряшова, в этой прекрасной мастерской. Что познакомился со своими сокурсниками. Мы вот сейчас гуляли по Лиепае, по пляжу, и я подумал: как это прекрасно — когда ты с теми людьми, которых ты любишь, попал в прекрасное время года, в прекрасный город, где тихо, спокойно, все хорошо. И что есть Театр наций прекрасный, в котором мы все...