Народный артист России признался, что во время спектакля теряет два килограмма веса, и объяснил, почему опасно оставаться один на один со своим сознанием

Никто не знает, сколько раз за четыреста с лишним лет была поставлена и экранизирована эта пьеса, какое количество Гамлетов, принцев датских, на скольких языках произносило: «Быть или не быть, вот в чём вопрос». Удивить зрителей очередной постановкой шекспировской трагедии просто невозможно. Ну, то есть почти невозможно… Очередная версия самого тиражируемого в мировой драматургии сюжета, представленная недавно в Петербурге московским Театром наций, заставила-таки искушённую публику следить за происходящим не отрываясь – как если бы сюжет был вовсе ей незнаком. Все роли в спектакле «Гамлет | Коллаж» играет Евгений Миронов. А действие происходит внутри куба-трансформера, зависшего над сценой в полной темноте. Куб всё время переворачивается, волшебным образом превращаясь то в палату для душевнобольных, то в замок, то в обычную комнату со столом и телевизором, в библиотеку, в сад с водоёмом, в котором образуется губительный омут… Столь же непостижимо и кардинально меняется и единственный герой спектакля, в конце концов вызывающий на поединок… собственную тень.

– Евгений Витальевич, премьера спектакля «Гамлет | Коллаж» состоялась в Театре наций в декабре. И тогда вы говорили, что, скорее всего, спектакль будет невыездным: невозможно переместить на другую сцену сложную технику…

– Это на самом деле трудно, почти невозможно. Спектакль технологически очень сложный, там столько деталей, такое количество хитростей, что я, честно говоря, опасался страшно. Мне всё время казалось, что забудут какую-то деталь, и… К тому же далеко не каждая площадка подходит для нашей машины. Александринский театр в Петербурге – одно из немногих мест, где может идти этот спектакль. Это наш первый выезд, и я очень рад, что он состоялся, и именно в Петербурге.

– Многие актёры утверждают, что во время спектакля они отчётливо ощущают энергетику зрительного зала, чувствуют реакцию публики, настраиваясь на её волну. Вы тоже так?

– В других постановках – конечно. Но «Гамлет» – особый спектакль. Там нет такой прямой отдачи. Связь со зрителями есть, конечно, но она другого рода. Роль сложная. Скрупулёзная, достаточно подробная, физически непростая. То, что при этом присутствуют ещё и зрители, я ощущаю только в самом конце. Я никого не вижу со сцены – как это ни странно, может быть, звучит. Безусловно, аплодисменты в финале мне очень приятны, но я не могу сказать, что я взлетаю… У меня просто сил ни на что не остаётся. Думаю, что килограмма два веса я за спектакль теряю.

– Робер Лепаж, режиссёр спектакля, рассказывал, что ему нужен был актёр – а) тонко чувствующий, б) смелый и в) в хорошей физической форме.

– Но без выраженных бицепсов – я же Офелию играю! Спектакль состоит из 36 эпизодов, когда надо стремительно перевоплотиться в другого персонажа. Такого опыта у меня ещё не было. Там столько переодеваний – я как капуста одет. Снимаю, надеваю, опять снимаю... Меняю парики, приклеиваю усы…

– И даже накладной животик…

– Да (смеётся). Как всё это происходит, зритель не должен видеть. Но я действую не один – нас целая команда, одиннадцать человек, которые помогают нам меняться, мне и машине. Куб всё время в движении, к тому же, если вы заметили, он находится под определённым углом к зрителю, не горизонтально.

– А как же удаётся не скользить?

– У меня специальная обувь. И потом, я приспособился. Но на самом деле двигаться внутри этого странного кубика на таком ограниченном пространстве непросто. Это… такой балет, если хотите.

– Постойте, вы сказали – «нам с машиной?» Она что, живая для вас?

– Почти. Могу признаться, у меня с машиной сложились особенные… м-м-м… отношения. Сначала был просто ужас. Такой зависимости от декораций у меня никогда в жизни не было. Я никак не могу по ходу спектакля воздействовать на этот куб. Я ничего не могу регулировать. Я не знаю, откроется эта дверь или не откроется. А если не откроется – что делать? А двери, между прочим, очень тяжёлые… Шнур на шее, а я могу упасть в люк. А если упаду, то как оттуда вылезти? Я должен выжить, в конце концов… Что во время репетиций творилось в моей голове, я не могу передать, да и не надо об этом знать. А ближе к премьере у нас с машиной началась битва. Она давила на меня. В какой-то момент я осознал: это как обуздать коня – если получится, то он твой. И я понял, что всё. Теперь, что бы ни произошло, мы с этой машиной партнёры. Она такой же важный персонаж в пьесе, как Гамлет, Офелия, Полоний…

– Этот невероятный куб Робер Лепаж придумал? Недаром театр в Канаде, основанный им, называется ExMachina – «Из машины».

– Он гений. Его постановки – это лучшие постановки цирка «Дю Солей». Его спектакли, оперы идут много лет. Я поклонник таланта этого человека… Мне даже казалось, что он не человек вовсе. Репетиции проходили в Квебеке. Здание его театра – это бывшая пожарная часть, которую превратили в какой-то замок Дракулы – а где ещё может обитать этот загадочный человек? По стене течёт водопад, башенка с узкими окнами – бывшая пожарная каланча... Вечером там горит свет, и он такой живой, как настоящий огонь. Я понимаю, что это тряпочка на ветру колышется, но… Когда заканчивалась репетиция, Робер всегда исчезал, я никогда не успевал с ним попрощаться. Я был уверен, что он испаряется, перелетает в эту башню и сидит там всю ночь… Этот куб придумывался во время репетиций. Мы, например, разбираем сцену, разговариваем, как должно быть. И тут вдруг: «А что, если…» А рядом с нами – его специалисты, блестящая команда, которая потом обучала нашу команду, и она тоже стала блестящей. Робер своим ребятам даже не давал заданий, они просто слышали его отрывистые реплики. И когда через час я поворачивался лицом к сцене – не верил своим глазам! Там уже из чего-то такого подручного оказывалось сооружено именно то, о чём мы только что говорили. Меня потрясла такая сосредоточенность всей команды на общей идее. Я видел, конечно, такие спектакли, когда соединяется несоединимое – театр и цирк. Потомки Чаплина, например, привозили на чеховский фестиваль несколько спектаклей, это цирк и театр в одном флаконе. Но никогда не видел таких постановок с одним актёром. Мне показалось это интересно.

– Но ведь цирк у Лепажа не ради зрелища?

– Конечно. Фокусы отнюдь не главное. Робер говорил, что хотел соединить русский психологический театр и зрелищность. Чтобы эти две разнородные культуры проникли друг в друга, срослись.

– А почему именно «Гамлет»? Чью голову посетила столь безумная идея?

– С Робером Лепажем мы познакомились в Москве довольно давно. Он видел спектакли с моим участием, мы несколько раз встречались. Иногда разговаривали о том, над чем мы могли бы вместе работать. Но это было так… на уровне протокола о намерениях. Лет пять, наверное, зрел у него этот план. Была одна идея, она отошла, потом другая… И вдруг он предложил Гамлета.

– Может, потому, что вы уже играли принца датского – у Питера Штайна? Гамлет ваш на саксофоне играл…

– Возможно. Тот спектакль шёл два с половиной года. Осталось ощущение, что мы его не доиграли. Я тогда влюбился в эту роль. И сказал себе: «Если бы Господь ещё раз сподобил меня…» Вот, пожалуйста.

– Вы счастливый человек. Многие актёры всю жизнь эту роль ждут, мечтают втайне…

– Я всегда говорил, что к Гамлету специально не стремился. Так получилось. У Штайна играть – это дорогого стоит. Мои друзья, актёры из Германии, когда узнают, что я играл аж в двух спектаклях Международной конфедерации театральных союзов – в «Орестее» и в «Гамлете», – не верят…

– Вы рассказывали, что тогда работа над ролью была какой-то особенно мучительной для вас.

– Я практически спать не мог, ни о чём не думал, только о роли. Заболел просто! Потому что – я не устаю повторять – Гамлета вообще нельзя играть, это не роль. Это сущность. Это полнейшая обнажённость. Его слова можно произносить, только если ты говоришь от себя лично.

– Эти два ваших Гамлета дружат? Не спорят друг с другом?

– Они из разных миров. Хотя, конечно, в этой постановке отголоски штайновского Гамлета присутствуют. Но сейчас всё по-другому, уже хотя бы потому, что это моноспектакль, где я один играю все роли. Когда Лепаж мне это предложил, я подумал, что он сошёл с ума. До конца не верил в то, что это получится, до самого дня премьеры.

– Поэтому в название добавлено слово «коллаж»?

– В представлении Лепажа это не совсем тот сюжет, к которому мы привыкли. Это скорее история, представленная неким человеком, возможно артистом, который находится в плену своих представлений об этой пьесе. Такая очень театральная история о том, что творческий человек всегда одинок. Что оставаться один на один со своим сознанием опасно, это может привести к болезни. К безумию. Эта история была мне интересна. Я бы даже сказал – безумно интересна…