В московском Театре наций вышел спектакль Константина Богомолова «На всякого мудреца довольно простоты» по мотивам комедии Александра Островского. На столичной премьере побывала обозреватель RFI Екатерина Барабаш.

«А не замахнуться ли нам на Александра нашего Островского?», — подумал Константин Юрьевич Богомолов. И замахнулся. После чего представил в Театре Наций спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» в им же придуманном жанре «то, что осталось от Островского».

Островский, надо сказать, молодчина — выстоял. Встретившись лицом к лицу с Богомоловым, он сумел в этих трудных условиях сохранить не только лицо, но даже и большую часть скелета. От пьесы «На всякого мудреца довольно простоты» остались не только имена персонажей, не только большое количество их реплик и монологов, но и сюжетная основа — поиски молодым да бездарным карьерных путей. Ну почти осталась.

Молодой человек Егор Глумов (Александр Новин) живет в «вонючей квартире» — так гласит титр над сценой — с мамой на Малой Бронной. Квартира маленькая и вонючая, но в тихом центре, как и полагается потомственным московским интеллигентам. Папа Егора был известным ученым, рано умер, а мама, экзальтированная интеллигентка в засаленном халате, увлекается авторской песней и поет песни Вероники Долиной, хотя теплых чувств к ней не питает. Брат-близнец покойного отца Глумова, Нил Мамаев (Александр Семчев), названный в честь египетской реки, где отец братьев строил плотину, возглавляет корпорацию «Роскурица», привечает молодых мальчиков под видом спонсорства, а решать все важные вопросы поручил жене Клеопатре (Наталья Щукина). Клеопатра работает в Белом доме, рулит фондом «Мама Ева», который под видом усыновления занимается подбором живого мяса для удовлетворения плотских желаний, плачет над российским прожиточным минимумом и мгновенно соблазняет Глумова.

С первых же сцен режиссер словно заявляет зрителю: держитесь — сейчас буду высмеивать всех и вся, начиная с олигархов кончая правозащитниками, а посередине будут все остальные, так что не обессудьте. Высмеивать Богомолов начинает с гнилой интеллигенции, к которой у него, судя по всему, свои счеты. Олицетворением ненавистной интеллигенции в спектакле выступает мама Глумова — Глафира Рафиковна — со своей вечной гитарой и свихнутостью на бардовской песне. Потом она займется самым грязным сводничеством сына с Мамаевой, и флер интеллигентности улетучится безвозвратно. Конечно, кто, как не интеллигенция, в первую очередь заслуживает порицания и насмешек — ведь большинство из этой гнилой когорты не слишком привечают самого Богомолова?

В конце спектакля, в сцене похорон матери героя на Троекуровском кладбище, на сцену приковыляет комическая старуха с непременной кошелкой — подруга Глафиры, а вслед за нею выскочит дурковатый, а ля Олег Митяев, в патлатом парике парень, с ужимками поющий «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» и заставивший зал ему подпевать. Зал хохочет и охотно подпевает. А комическая старуха похожа на состарившуюся чеховскую Раневскую, лишенную всего уже окончательно, даже закадычной подруги. «Кончилось ваше время!» — говорит Богомолов столичной интеллигентской старине. Справедливости ради — это все и правда смешно, Богомолов умеет рассмешить невзыскательную публику.

Сам Богомолов тоже выходит на сцену — в роли Крутицкого. Правда, по большей части в этой роли — Виктор Вержбицкий/Владимир Храбров. Крутицкий здесь — главный резонер и главный вообще. Судя по всему, он — глава ФСБ. Крутицкий в исполнении Богомолова — несостоявшийся философ, амбициозная слизь с потугами на интеллект, матерый кукловод. Особенно зал веселится, когда Крутицкий по телефону разговаривает с Константином Богомоловым, приглашающим его на премьеру, или с Курентзисом, показанным как лизоблюдствующие творцы, вынужденные лизать известное место этой фээсбэшной сволочи. В самоиронии Богомолову не откажешь, хотя она здорово тускнеет в куче необязательных гэгов. Зубоскалить Богомолов тоже умеет, и судя по всему, это более всего и привлекает публику — не ту, которая так и не купилась на его гэги и которую он тихонько проклинает, но ту, которой заплатить 15 тысяч рублей в первые ряды партера — раз плюнуть.

Кому еще достается от Богомолова? Да в общем, всем, кто подвернулся под руку. Поэтому спектакль тянется три с половиной часа с двумя антрактами. Оппозиции достается — за нее тут отвечает дочь Крутицкого Катя в исполнении большого бородатого актера Александра Волочиенко. Катя — экофемактивистка и лесбиянка, она стоит с одиночным пикетом у здания ФСБ, то есть под окнами собственного папаши, и это вызывает очередной приступ смеха у публики. Отбросив ложное лицемерие, хочется все же спросить: так ли уж надо сейчас, когда пикетчики один за другим отправляются на зону по сфабрикованным обвинениям, делать их объектом шуток? Чувство неловкости за Богомолова, который еще в недавние вегетарианские времена хаживал на митинги протеста, особенно настойчиво накатывает именно в эти моменты. Ах да, простите — это, конечно же, либеральная цензура!..

По касательной достается также Никите Михалкову, Владиславу Суркову, Зое Световой (за что ей — совсем уж непонятно, но наверное — на всякий случай), Антону Красовскому (что уж совсем мелочевка какая-то). Разумеется, в лице Нила Мамаева — сразу всем олигархам. Александр Семчев в роли Мамаева — одно из лучших впечатлений от актерской игры в этом спектакле — ему, в отличие от всех остальных, достает в равной мере комизма и трагизма, рисунок его роли более тонок, чем у остальных, и сам он очень виртуозно на протяжении спектакля переходит от простого к сложному.

Ярким пятном появляется в спектакле верный богомоловский актер Игорь Миркурбанов — здесь он, разряженный в платье с воланами и туфли на шпильках, изображает жену Крутицкого Турусину, вульгарную тетку-начальницу из высших властных кругов. Острохарактерна Наталья Щукина, играющая Клеопатру Мамаеву, — работа отличная, только роль навязчиво однообразна, и это очень жаль. То же самое — и что работа отличная, и что роль однообразна, и что жаль — можно сказать и про Леру Горина, играющего Глафиру Глумову. Эти два замечательных актера барахтаются в перенасыщенном растворе одинаковых шуточек, от которых они, кажется, устают даже больше зрителей.

Уже к концу первого действия становится скучно. Три с половиной часа зубоскальства — это слишком. Самому Богомолову очень нравится собственное зубоскальство, так нравится, что он становится его заложником, не понимая, в какой момент хорошо бы остановиться, и устремляясь в дебри графомании. Стебаться над всем, что видишь вокруг, — это еще не сатира. Это балаган, фарс, клоунада. И хорошо, и пусть — прекрасные жанры, если бы не претензии на обличение, на сатиру, на якобы осмысление действительности. Когда амбиции не вмещаются в рамки исполненного — это называется «замах на рубль — удар на копейку». Или, как говорят в народе, на всякого мудреца довольно простоты.