Евгений Миронов в спектакле Робера Лепажа

Этой премьеры Театр наций ждал несколько сезонов — расписание знаменитого канадца Робера Лепажа заполнено на годы вперед. Предложив Евгению Миронову сыграть всех персонажей "Гамлета", он отказался от сцены-коробки, в которой Шекспира ставили последние лет двести, и вывел актера в открытый сценический космос. Датскому принцу, преодолевшему земное притяжение, сострадала АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.

Кредо Робера Лепажа заключено в названии его квебекской компании — "Ex Machina". В античном театре "deus ex machina" означало явление бога, спускавшегося в финале с небес с помощью особого механизма. Вот и у Лепажа чудеса неотделимы от высоких технологий — никто другой не умеет так естественно вживлять их в поэтичные притчи, герои которых иногда кажутся канадской родней чеховских интеллигентов. Шесть лет назад Москва впервые увидела спектакль "Обратная сторона Луны" (где бытовое и космическое переплеталось так же тесно, как в новом "Гамлет | Коллаже"), и с тех пор каждый приезд Лепажа к нам становится событием.

С Евгением Мироновым он впервые увиделся в 2005-м, получая премию имени Станиславского, и изумился, что тот совсем не похож на артиста. Потому, наверное, и согласился поработать вместе. Режиссер, редко отказывающийся от современности в пользу классики, предложил Миронову то, что в конце 1990-х играл сам: Гамлета, вернее, всех персонажей "Гамлета". Только на этот раз, по словам Лепажа (интервью с ним см. в Weekend от 13 декабря), в коллаж вошли другие фрагменты пьесы.

Можно смело утверждать, что Гамлет-Миронов существует в принципиально ином измерении, чем все предыдущие датские принцы. Вернее, в трех измерениях. Привычно ностальгируя по возможным мирам (так называется и снятый Лепажем фильм), мечтая преодолеть гравитацию хотя бы в театре, режиссер с помощью своего великолепного соавтора, сценографа Карла Фийона, поместил актера в подвешенный над сценой куб. Три стены и пол вращаются, поверхность то и дело уходит у Миронова из-под ног (как бесстрашно осваивает артист это новое пространство — особая тема), в глухих стенах сами собою открываются окна, шумно захлопываются двери. Вопрос о реальности Призрака отпадает: кто еще может так шалить с пространством, как не эльсинорские духи.

Видеопроекции мгновенно превращают средневековые камни замка в звездную бездну: монолог "Быть или не быть" начинается в ванной, куда заходит измученный встречей с тенью отца принц — увидев в зеркале свое заросшее щетиной лицо, он хватает бритву и, порезавшись, всерьез примеряется к смерти. Но куб мгновенно поворачивается, оставляя его наедине с космосом. А то вдруг стены превращаются в два экрана: Гамлет сначала натягивает черный парик молодящейся Гертруды, а после прилаживает бородку Клавдия. Изображения как будто нарочно налезают друг на друга: еще звучит надтреснутый альт Гертруды, а лицо на экране уже меняется. Сам принц, светловолосый хипстер в кожаной куртке, примостившись на покатом полу, пристально вглядывается в им же созданные фантомы.

Параллель с "Солярисом" возникает не только потому, что Андрей Тарковский — любимый режиссер Робера Лепажа. Куб, вокруг которого мерцает звездная бездна, напоминает капсулу с единственным артистом-астронавтом. Сам ли он материализует свои воспоминания, или их овеществляет некая сила вроде разума планеты Солярис, не так важно. Важно, что он не может остановиться.

Эстетика 1960-1970-х, ностальгически мелькающая в каждом спектакле Лепажа, появляется и здесь: стены куба трансформируются в бюро заслуженного кагэбэшника Полония, откуда опытный шпион звонит по дисковому телефону в Париж — договаривается о слежке за Лаэртом. Одинокая Офелия, томно изогнувшись, расчесывает гриву под раннюю песню The Rolling Stones "As Tears Go By", звучащую из кассетника. А принц, прокравшись в библиотеку, настраивает старый телевизор, чтобы пересмотреть фильм Козинцева с Гамлетом-Смоктуновским, таким же белоголовым, как и он: мысль о заезжих актерах и "Мышеловке" новый Гамлет заимствует у предшественника. А после, тайком отперев кагэбэшный архив, находит снимок черепа Йорика — дыра в его виске вызывает понимающий смех в зале. По всему выходит: этот космический принц наш соотечественник.

Беда в том, что, перечитав тома шекспироведов и пересмотрев все фильмы, открывая в давно знакомом тексте новые смыслы (перевод Лозинского в спектакле смешан с переводом Пастернака, так что у Миронова нет ни одной заезженной фразы и интонации), этот принц-хипстер так и не нашел для себя выхода. Вот, собственно, это и есть главное, о чем на сей раз рассказывает Лепаж: о современном человеке, научившемся преодолевать земное тяготение, но так и не смогшем приручить судьбу.

В финале костюм для фехтования сам собою превращается в смирительную рубаху. Вжавшись в угол и пытаясь не скатиться вниз по наклонному полу куба, за краем которого звездная темнота, Гамлет удивленно спрашивает: "Дальше?" И, помедлив, произносит давно известный ответ: "Тишина".