Сделав акцент на тексте, режиссер создал виртуозный, очень лиричный и неисчерпаемый по смыслу спектакль
Замыслив постановку «Гаргантюа и Пантагрюэля» в Театре Наций, Константин Богомолов, объявленный со времен «Идеального мужа» главным театральным провокатором, оставил политику в стороне и исследовал гораздо менее очевидную для нас вещь – гармонию и взаимопонимание сознания и тела. Сегодня, да еще в руках Богомолова, роскошный роман Возрождения Рабле, может, звучит еще резче чем в 16 веке – при том, что текст нисколько не переделан – все, как было у автора. Но если история действительно циклична, то режиссер, кажется, по-гениальному обогнал свое время – потому что нам до возвращения к радостному и безграничному жизнелюбию Рабле еще пару веков топтаться в скрепах.
Сделав акцент на тексте, и обойдясь во всем другом скупыми (для него!) средствами, Богомолов создал виртуозный, очень лиричный и неисчерпаемый по смыслу спектакль. Пространство сцены - сверху донизу утробного мясного цвета. Так, наверное, выглядит великанский живот изнутри, который художник Лариса Ломакина «обставила» по стандарту 70-х: диван, торшер, стол, безликая кухня, сервант, школьная доска, кукла-неваляшка, юла… Но эти скучные предметы советского детства помогают зрителю настроится на ту прекрасную непосредственность, с которой ребенок любопытно и нестыдно изучает собственную телесность, находя ее как минимум достойной внимания.

К микрофону на авансцене, слепо натыкаясь на все что попадется, пробирается Сергей Епишев в черных очках, и заявляет, что он Гомер Иванович, и сейчас расскажет детям сказку. Его повествование подхватывают актеры с непроницаемыми лицами, серьезными интонациями и ерничеством в каждом жесте. У Виктора Вержбицкого, Сергея Чонишвили, Дарьи Мороз, Павла Чинарева – у всех «богомоловцев» - по нескольку персонажей. «Пантагрюэль и не только», Панург и не только», «Какашка и не только», «Дама-Тамара и не только». Это совсем не сбивает с толку, потому что главные перевоплощения происходят в голове зрителя – режиссер обращается напрямую к его воображению. Здесь будут тщательное зачитывание длиннющей родословной героя, перечисление всего съеденного, рассуждения о содержимом гульфика, падающий с грохотом человек-какашка, здесь при словах Гомера Ивановича «пришла тоска» выходит неподражаемая Роза Хайруллина и ведь веришь, как миленький, и импульсивное хи-хи застревает в горле.
Со спектаклями такого режиссера (а Богомолов – еще и филолог)  всегда такой фокус: чем больше книг читал зритель, тем ему интереснее. Да и вообще у Богомолова свои отношения с публикой, он устраивает ей американские горки эмоций, провоцирует, дразнит, водит за нос. Кому-то покажется хулиганством, когда Чонишвили - Василий (герои носят и русские имена) идет знакомиться с Дамой –Тамарой (Александра Ребенок) заранее сняв штаны, а потом приглашает ее в театр на «непоказанное место», (новелла из Рабле, где лев старательно обмахивает гульфиком женское междуножье). Не оценив «прикола» Дама-Тамара с воплем «Халтура! И это в центре Москвы» уходит – а зритель аплодирует, оценив злую и горькую иронию режиссера.
Кому-то покажется возмутительным номер певицы Звезды Иванны, когда микрофон оказывается ровнехонько напротив интимностей вставшей на табурет актрисы и оттуда звучит ария Нормы – не менее, кстати, прекрасно, чем если бы она звучала из более привычного места – рта. Но, как писал Рабле, «автор просит благосклонных читателей подождать смеяться»,потому что «Каста дива» хороша, чем ее ни пой. Богомолов вообще гениально умеет взламывать все мерки, сочетая несочетаемое, заставляя высокое и низкое работать вместе: душу и звезду-Иванну, Наташу Королеву и Юру Шатунова с Генделем и Бродским, абсурд и ностальгическую «Темную ночь» Бернеса.
Второе действие, когда обстановка на сцене меняется зеркально, оказывается много печальнее первого – герои предпринимают невозвратное путешествие на только в дальние земли – остров живых колбас, страну Фонарию, но и сама их жизнь понеслась к закату. И не случайно здесь возникает жесткая тема о престарелых великанах, вспоминающих: «как мы какали в молодости!». И в самом конце, когда становится ясно, что смысла в жизни не больше, чем в звуке «trink» на дне разбитой бутылки, исполинский Гомер Иванович объявляет, что великаны умерли, становится на колени, уменьшаясь в росте наполовину и поет песенку «Маленькая страна».