Автор нашумевшего «Тангейзера» Тимофей Кулябин после чеховских «Трех сестер» поставил «Иванова» в Театре Наций — то есть на сцене, где эта пьеса была сыграна впервые. Главные роли исполнили Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, Лиза Боярская.

«Иванов» Тимофея Кулябина по ранней пьесе Чехова (впервые она была сыграна в 1887 году именно в этом здании — в тогдашнем Театре Корша — и разделила театралов на два лагеря, за и против драматурга) вышел под занавес 2016 года и был ожидаемым событием. И потому, что у режиссера, несмотря на молодость, есть имя, и потому, что в спектакле занята «звездная» команда во главе с худруком театра Евгением Мироновым и актрисой Чулпан Хаматовой. Кредит доверия и интереса к Кулябину так высок еще и после успеха его «Трех сестер», выпущенных в новосибирском «Красном факеле» и попавших на многие престижные фестивали.

Ставя классический текст, режиссер Кулябин занимается актуализацией — как правило, очищая «уставшее» тело пьесы через перенесение ее обстоятельств в принципиально иную среду и обнаруживая реальное течение событий.

Проблемный зазор, обнаруживающийся в самой ткани кулябинского «Иванова», располагается именно между методом и стилизацией, между «реализмом» и попыткой подлинности.

На сцене — выгородка, поделенная на две части: застекленный балкон среднестатистической городской семьи и кухню, посередине — прихожая. Художник Олег Головко, много работавший с Кулябиным, сделал это пространство обжитым; задаче воспроизводить натуральную жизнь подчинен и режим существования актеров: Иванова (Евгений Миронов) и его дяди Шабельского (Виктор Вержбицкий), переругивающихся на балконе, чтоб не слышала жена Сарра, самой Сарры (Чулпан Хаматова), из последних хрупких сил хлопочущей на кухне и поправляющейя шапочку на облысевшей от химиотерапии голове. Текст пьесы разведен по локациям: часть эпизодов в одном крыле, часть в другом, зоны тишины поддержаны физическими действиями, распыленными в одновременном течении времени спектакля. Работа драматурга, по образцу немецкого театра выполненная Романом Должанским, убедительна именно что отсутствием насилия к пьесе: вместо способного взбодрить любую меланхолию монтажа здесь — длящееся и длящееся время, принципиальное для убийственного состояния, в котором находится главный герой пьесы.

Длинная сцена в квартире Иванова, откуда он в горячечной спешке бежит, оставляя больную (по пьесе — чахоткой, здесь — раком) жену наедине с молодым врачом, сменяется (в буквальном смысле — выходят монтировщики и разбирают декорацию) трэшем в загородном доме Лебедевых. Вечно пьяного и очень интересного отца семейства играет приглашенный из МТЮЗа Игорь Гордин, его жлобскую жену Зинаиду — Наталья Павленкова из Электротеатра «Станиславский», их красавицу-дочь Сашу — актриса петербургского МДТ Елизавета Боярская (для нее это вторая в Москве роль после «Леди Макбет нашего уезда» Камы Гинкаса в МТЮЗе).

На «даче» Лебедевых все под дерево, камин, шашлык, выпивка, гости в тапочках, поп-хит «Хочу от тебя сына» и блистательная Ольга Лапшина в эпизодической роли хабалки, поздравляющей именинницу Сашу стихами про поруганную девичью честь.

Сплетничают про Иванова и его жену, произносят сакраментальное и веселят зал, словно подтверждая тот факт, что Чехов — комедиограф.

Снижая меланхолию до пародии, режиссер сохраняет общий тревожный фон — и онемение пришедшего сюда Иванова фиксирует мизансценической точкой, когда он в одиночестве, спиной к залу, сидит за столом, а за дверями полыхают фейерверки и тупой чужой праздник.

Во втором акте, после смерти измученной болезнью, подозрениями и (в том числе антисемитскими) оскорблениями Сарры, на авансцене появляются инсталлированный офис Иванова, курилка и предбанник ЗАГСа: там в затяжном финале главный герой — так и не став мужем Саши, но став виновником последнего скандала этой пьесы, — окончательно устанет жить. Глухие черные ширмы одна за другой закроют выгородку, оставив в проеме сидящего в кресле героя Миронова с безвольно висящей рукой.

Методом Кулябина в этом спектакле является не осовременивание через интерпретацию героев и их мотивов (мол, Иванов из среднего бизнеса, а Лебедевы — мелкотравчатые нувориши), но само перенесение обстоятельств пьесы 120-летней давности в настоящие место и время.

С такого рода актуализацией текста много работал немец Томас Остермайер — с детальным «застекольем» мещанского быта его «Родни» (мюнхенский «Каммершпиле», 2002) рифмуется обстановка «Иванова» и ситуация безвременья, внутри которой, как рыбы в аквариуме, существуют герои спектакля.

Весь фокус тут — в точности воспроизведения и дистанции, которая у Кулябина выражена в пародии на современное мещанство и во внезапных остановках, когда время словно останавливается совсем и мы оказываемся лицом к лицу с вечностью или смертью.

Но само реальное время, протяженностью которого всерьез озабочен режиссер, здесь то и дело подрывается театральностью: как нечаянная и в то же время привычная характерность разъедает подлинность «скучной» человеческой жизни. Борьба с «театром» на территории театра была принципиальной для Чехова, важна она и для Тимофея Кулябина, жаждущего выйти из-под власти фейка. В премьерном «Иванове» реальность пока мерцает — было бы чудо, если б спектакль обрел ее, а не накачанный мускул хорошо разработанной театральной игры.