Спектакль "Камень" по пьесе немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга на малой сцене Театра Наций поставил режиссер Филипп Григорьян.

Вообще, не так давно открытая Малая сцена театра Наций обнаруживает, судя по нескольким выпущенным здесь премьерам, завидную концептуальность: камерное пространство и относительно небольшое количество зрительных мест позволяет рискованные шаги. Позволяет эксперимент — и формальный, и содержательный. Тимофей Кулябин ставил здесь кровавую, нелицеприяютную "Электру" в пространстве современного аэропорта, Дмитрий Волкострелов погружал зрителей в плотную связь неигрового текста Павла Пряжко. Филипп Григорьян, известный своей склонностью к перфомансу, поставил в этом пространстве вполне себе драматический, но яркий и резкий, спектакль по сложно сконструированной, лихо скачущей по десятилетиям, пьесе. Майенбург, срифмовавший в своем тексте историю семьи с историей дома, по сути, написал о вранье — о вранье наследственном, об историческом сбое с замедленным действием: политизированная легенда дедов, прикрыв детей, рассыпалась, завалив внуков.

На сцене — несколько похожих шкафов, варьируются только детали (сценография Филиппа Григорьяна, художник по костюмам Галя Солодовникова). На полке центрального, того, что стоит посередине сцены, стоит телевизор — это "настоящее" пьесы, 1993 год. Действие, охватывающее почти шестьдесят лет, "зазерняется" в нескольких точках — кроме 1993-го, 1935, 1945, 1953, 1978. Игровая площадка — искусственный, кислотного цвета, аккуратный газон, у каждого шкафа — столик, под столиком и стульями насыпан гравий, на авансцене — тоже не скрывающая своей пластмассовости клумба: родедендроны да комья земли. Здесь когда-то зарыла семейные реликвии семья, рванувшая из ГДР в ФРГ: камень, которым фашиствующие молодчики разбили окно в "еврейском доме", и значок в форме свастики, принадлежавший деду.

Ханна (Лиза Арзамасова), насупленная девочка в короткой юбке и с синтезатором под мышкой не хочет здесь жить — этот старый дом в постсоветской Германии ей не знаком и пахнет чужими людьми. Ее бабка (Анна Галинова) — выжившая из ума старуха в ночнушке, с растрепанными седыми завитушками, залезла под стол: военная сирена, воющая в ее голове, вырывается наружу, заливает собой сцену и зрительный зал. Старуха молодеет у нас на глазах, в ее взгляде появляется цепкость и притворство, а походка становится упругой и осторожной — действие переносится в 1935. Немецкие молодые супруги покупают дом своих еврейских приятелей. Грациозная, блаженно-сдержанная Кларисса (Марьяна Кирсанова) сладко улыбается новой хозяйке, но несколько сцен спустя явится на сцену, сжимая в руке увесистый топор. Где-то за стенкой немецкий доктор за бесценок покупает шикарный дом своего бывшего начальника, торгуется, пользуясь безвыходным положением спешно собирающих вещи хозяев. Кларисса уничтожает пианино — новым владельцам оно все равно ни к чему. Безмолвным наблюдателем ходит вокруг них девочка в короткой юбке с синтезатором под мышкой. Кларисса выхватывает инструмент и долго, с оглушительным треском, крушит его об стол: куски пластмассы и клавиши летят в первые ряды.

Женщины разных поколений не покидают сцену: даже те, кто еще не рожден, становятся молчаливыми наблюдателями событий, не желающих отправляться в архив. Человек, еще не увидевший свет, помечен бременем прошлого как первородным грехом — не сделав и шага, уже придавлен чужой виной. Ханна никогда не знала своего дедушку, но его история присутствует в ее жизни: сначала как предмет школьного сочинения на тему "мой пример для подражания", потом как предмет тайного стыда.

Семейная легенда складна и живуча: в 1935-м в Германии евреям стало небезопасно, и молодой доктор по имени Вольфганг благородно согласился помочь своим, попавшим в беду, друзьям. Дал денег на дорогу семейству Щварцман, купив уже ненужный им дом. Дедушка не был борцом с режимом, но был честным и великодушным, а погиб по глупой случайности: в последний день войны высунулся из окна поприветствовать русских освободителей и был сражен шальной пулей. Шварцманы же уехали, а грациозная Кларисса стала коллекционером и галеристом, благополучно проживает в Нью-Йорке. Эта складность, приторность семейной легенды, легкая неуверенность старших в деталях рождает в юной Хане подозрение. Где-то в глубине маячит призрак дедушки — в спектакле Григорьяна этому персонажу не оставлено права на оправдание: Кирилл Вытоптов в фашистском мундире играет почти карикатуру из агитационных фильмов — лихо взмахивает безупречной косой челкой, сверкает подкрашенными глазами, движется почти в опереточном рисунке, "озвучивая" прощальное письмо жене.

Впрочем, и всем остальным героям злого спектакля Григорьяна не свойственны полутона — ни сумасшедшей бабке с бессмысленными равнодушными глазками, ни ее дочери (Ольга Баландина) — роскошной блондинке с дежурной надменной улыбкой. У каждого есть своя функция — Стефани (Ксения Орлова), молодая рокерша в косухе с растрепанными волосами, приходит в этот буржуазный дом как возмездие. Совсем недавно она жила здесь, пока из западной Германии не вернулись бывшие хозяева, разрушив случайно ее хрупкое благополучие. "Я пришла мешать", — хрипло заявляет она, и с этим возгласом в 1993-й год врывается прошлое.

Легенда сыпется на глазах, девочка цепляется за ее осколки, но неприятная правда, озвученная безумной, умирающей бабкой, заставляет ее сжиматься в комок. Спектакль обрывается резко, истошным криком, не даря спасительной иллюзии на примирение и покаяние.