Организованные Театром наций и „Золотой маской” гастроли театра „Ильхом” завершили программу „Маска плюс”. Ташкентский театр привез в столицу два спектакля — „Радение с гранатом” и „Орестея”. Это последние постановки трагически погибшего полтора года назад создателя театра Марка Вайля. Сейчас театр называется его именем — „Ильхом. Театр Марка Вайля” — и старается, сохраняя память об учителе, продолжать его дело. Нынешние московские гастроли „Ильхома” впервые прошли без его бессменного руководителя Марка Вайля, создавшего в середине 70-х независимый маленький театр-подвал (впоследствии он стал одним из важнейших культурных центров Ташкента). Записавшись на спектакль, зрители часто ждали своей очереди месяцами, пока, наконец, голос администратора не сообщал, что счастливый день наступил. „Ильхом” — чуть ли не единственный из театров Узбекистана — был хорошо известен за границей и много гастролировал по Европе и США. При театре была открыта своя актерская школа, и Вайль воспитал целую плеяду талантливых актеров, ставших „первыми сюжетами” в труппе „Ильхома”. В ночь накануне открытия нового сезона премьерой „Орестеи” на Марка Вайля было совершено нападение в подъезде его дома, и от полученных ножевых ранений он скончался в городской больнице.
Судьба бросает тень задолго до того как переступит порог. И сейчас мы волей-неволей, смотря последние спектакли Вайля, ищем эти намеки и предупреждения Судьбы. Вдруг в „Радении с гранатом” самой лирической темой спектакля становится не судьба художника Александра Николаева (принявшего имя Усто Мумин) и покинувшего русскую армию ради любви к чужой культуре, а судьба содержателя чайханы и хозяина танцовщиков-бачей. Гибкие мальчики, переодетые в девочек, кружатся в призывном танце, увлекая одних любовью к древней культуре и возбуждая в других лунные темные желания.
Русский генерал объясняет содержателю чайханы, что мужеложство противно духу русских законов, что растет число убийств из-за юношей-бачей. И что он боится за своего сына, если тот после школы повстречается с поклонником бачей'. А чайханщик говорит об искусстве, которое пришло из глубины веков и существует в древнем танце, который сам по себе и невинен, и неподвластен земным судьям. Чайханщика режут ножом быстро, как жертвенного барана, и он медленно опускается на спину, успев выпустить из рукава перепелку-душу.
В статье об „Орестее”, законченной за день до смерти, Марк Вайль писал: „Каждый из нас часть истории. Трудно разглядеть самих себя в потоке повседневной жизни. Но кое-что, возможно, мы в силах понять, перечитывая древние мифы”. Марк Вайль поставил „Орестею” в форме реалити-шоу. Огромный экран на заднике сцены. Треск кинокамер, девушки-ведущие в деловых костюмах комментируют происходящее на узбекском, английском и русском. Воины-ахейцы в маскхалатах поправляют противогазы за поясом. Звучат сирены и современные шлягеры. Беременная Елена щеголяет в кружевной ночной рубашке и черных чулках. А боги гордо выступают в оснастке альпинистов (потом она помогает им ходить по вертикальным стенам). Однако за современным антуражем угрожающе шевелятся волны архаического ужаса: когда Агамемнон погружается в ванну, приготовленную женой, на авансцене начинают кровоточить стены. Кровь течет по плиткам и скатывается на пол. И по-особому звучат предсмертные слова Кассандры: „Все уже предрешено, и не надо трусливым зайцем убегать от судьбы”.
В круговороте убийств погибнут сами убийцы и мстители, а юный мальчик Орест, совершив убийство, которого от него требовали, замрет в недоумении: как же все-таки так получилось? Как же все-таки до этого дошло?
