В МХТ имени Чехова сыграли наконец премьеру спектакля „Господа Головлевы”. Долгожданным спектакль Кирилла Серебренникова стал после того, как на октябрь перенесли назначенную на конец июня премьеру. Было даже беспокойство, что союз режиссера с Евгением Мироновым так и не сложится.

Удача пришла со второй попытки: в прошлом году Серебренников собирался поставить с Мироновым „Парфюмера”, по заказу МХТ Василием Сигаревым была написана инсценировка, но тут выяснилось, что Патрик Зюскинд не дает разрешения на инсценировку своих романов. „Господа Головлевы” — конечно, история несколько иного замеса, хотя и здешний, герой тоже сеет вокруг себя смерть. Но по российской традиции по пути не забывает поговорить о разумном, добром и вечном.

Кирилл Серебренников верен себе: не испытывает ни малейшего почтения к временам. Его интересуют только нравы. И эффект, с которым проявляют себя те или иные нравственные завихрения. Диапроектор — примета детства и отрочества второй половины ХХ века — уточняет место и время, например: „Головлёво. Детство”. Или — „Головлёво. Зима”. Тюки с бельем как будто смягчают мрак и жестокость, творящиеся в доме господ Головлевых в богом забытой российской глубинке. Сами они, впрочем, бога не забывают, поминают ежечасно, а то и ежеминутно, истово крестятся. Для Миронова, который играет Порфирия Головлева, придумано весьма эффектное — „сокращенное” — крестное знамение: приговаривая что-нибудь богоугодное, он быстро-быстро „семенит” рукою ото лба к животу и обратно.

Но Головлев, конечно, никакой не блаженный, не юродивый. Он - юродствующий. Раз за разом, шаг за шагом отнимающий, подминающий под себя деревеньку за деревенькой, дом за домом, складывающий рублик к рублю, не зная ни сна, ни упрека, никаких поблажек и скидок на родство или кумовство. Никакой коррупции — в смысле: вор должен сидеть в тюрьме (страшно подумать, куда приведет нас эта „головлевская правда”, если протянуть эту самую метафору-ассоциацию вплоть до наших дней!).

Евгений Миронов подробен в художественном изображении зла, как прежде удачно детализировал благородные слабости своих героев. Какая-нибудь мелочь вроде подобранной пальцем капли вишневого варенья, упавшей на стол с материного блюдца, стоит не меньше словообильных его речей. Братьев одного за другим сбрасывает со счетов, но и детей своих — не жалея — туда же.

Если называть это злом, то - космическим, такой Россию видеть не хочется, а Салтыков-Щедрин, недоброй души человек, как будто бы смеется: а не угодно ли, безо всякого политесу и сказочных экивоков, примите и проч.

О России в программке — целое стихотворение Блока: „Грешить бесстыдно, непробудно,/ Счет потерять ночам и дням, / И, с головой от хмеля трудной,/ Пройти сторонкой в божий храм. < > И на перины пуховые/ В тяжелом завалиться сне / Да, и такой, моя Россия,/ Ты всех краев дороже мне”.

Но вот космоса нет. Ни в спектакле, где мистика обступает вроде бы со всех сторон опущенный во мрак белый павильон (художник — Николай Симонов). Ни даже в игре Евгения Миронова. Так что удачные находки (вроде подмены ребеночка буханкой черного хлеба, которую Порфирий отдает нянчить обезумевшей Евпраксеюшке, или многорукого призрака Головлева, который является брату Павлу) не прибавляют смысл, а превращаются в элементы развлечения публики.

Замечательно играет мать Порфирия Арину Петровну Алла Покровская — жизнь проживает, от первых редких сомнений к предсмертному проклятию, от шумной хозяйской самоуверенности — к тихости приживалы. Очень хороша Евгения Добровольская в роли племянницы Анниньки. Да и не только они.