«#сонетышекспира» — чудовищно громоздкое название для изящно задуманного и реализованного спектакля Тимофея Кулябина. Это уже вторая работа молодого режиссера на Малой сцене этого столичного театра — он дебютировал здесь с «Электрой» по Еврипиду. Но в этой больше общего с его последней, красноярской, точнее «краснофакельной», постановкой «Онегина». Спектакль по Пушкину, получивший, кстати, спецприз на прошлогодней «Золотой маске», был решен в припудренно-пастельных, серо-бежевых тонах и представлял собой этакую онлайн-трансляцию кинопроб со съемочной площадки.

Такие же приглушенные, а скорее, припорошенные пылью «#сонетышекспира» также разворачиваются в уже заброшенном то ли кинопавильоне, то ли театральном фойе (что сильно напоминает и зеркальное фойе самого Театра Наций, и комнату из «Зеркала» А. Тарковского — сценография Олега Головко). Причем разворачиваются буквально — двое рабочих сцены (Н. Белин и Н. Светличный) снимают ограждающую участок сцены стоп-ленту, расчехляют реквизит и сгребают мусор. Затем усаживаются в каморке сбоку, заваривают «доширак» и забавляются с мобильниками в ожидании следующих команд по внутреннему радио. Они, кстати, отчетливо слышны и зрителю: «Закат», «Листья, ветер» — и эта пара монтировщиков бросается на площадку с, соответственно, фонарем или вентилятором и охапкой нарезанной бумаги. И еще периодически выносит переполненные, то там, то сям расставленные под капелью с потолка тазы, сливая содержимое под крышку рояля. От этого клавиши у него начинают западать, а играющему на инструменте музыканту (Р. Аникеев) приходится ударять, колотить по ним сильнее: # — это еще и знак диеза, означающий звук на полтона выше.

Но в целом «решетка», ныне больше известная как хэштег, использована здесь как общее обозначение темы: «#сонетышекспира» — не столько произведения великого Барда, сколько навеянное ими настроение и сопутствующие ему музыка и живопись. Хотя основной мотив тут задает цитата из сочинений философа Арсения Чанышева: «Небытие окружает меня со всех сторон…», вспыхивающая бегущей строкой на электронном табло. С этого, собственно, «сонеты» и начинаются.
Пятеро исполнителей (актеры О. Савцов и В. Гудков, актрисы Е. Николаева, Н. Меньшова и М. Фомина) читают 13 из 154 сонетов Шекспира, исполняя при этом пластические этюды, а шестая (Е. Дронова) — вокальные партии, от вступительного «Вокализа» Рахманинова до финальной «Молитвы Анны» Россини. Все — в серых, под стать декорациям, костюмах. Что в целом создает, с одной стороны, дымчато-прозрачную, как на полотнах Тернера, атмосферу, с другой — постапокалиптический антураж, наводящий на крамольные мысли о богооставленности человека и тщетности любых его усилий вообще. Это даже какая-то жизнь после смерти — люди ушли, их тени остались (и даже души актеров, доигрывающих свои спектакли — такими легендами почти что каждый театр полон). Ведь здесь нет персонажей, нет сюжета, а только какие-то попытки разыграть весьма условные сцены весьма схематичных отношений между полами — встреча, любовь, разлука, 182 ревность, — которые, конечно же, не выдерживают испытания временем. И как по ходу действия подмоченный рояль, теряя клавиши и ноты, звучит громче и грубее, так игра актеров, теряя плавность движений и нюансировку чувств, становится экспрессивнее и резче. Но никаких усилий не хватит, чтобы удержать — в руках ли, руками ли — то, что уходит безвозвратно, в небытие.

А что останется? Воспоминания, музыка, стихи? Воспоминания, как и закат, подделать можно. И можно проинвентаризировать их, навесив всюду бирки — на банкетки, шкафчик и даже батарею. Певец осипнуть может, стихи можно перевести иначе (так, 73-й сонет актеры попарно читают в переводах Пастернака и Маршака). В общем, все тлен, и все попытки вернуть мгновение, ибо оно прекрасно, смехотворны. О чем не без юмора и рассказывает в своем спектакле Кулябин, при этом демонстрируя хрупкость и ценность каждого такого мига и то, какой нежностью он может быть наполнен. Да и человеческая жизнь в целом, которая здесь и сейчас, а не «потом» или «тогда». И даже обещания страдфордского поэта сохранить красоту любви в стихах не надо принимать всерьез — получишь в лучшем случае свалянный до состояния пакли парик. И тоже с биркой.

При этом Кулябин не пытается инсценировать и уж тем более интерпретировать сонеты, лишь местами иллюстрирует их. Как, к примеру, 31-й «В твоей груди я слышу все сердца…» — девушки поочередно склоняют головы к груди и на колени сидящим на банкетках юношей. Хотя, быть может, это сонет лишь комментирует происходящее? Ведь, по признанию режиссера, при создании спектакля вначале возник визуальный ряд, а уж затем на него накладывался текст. И тогда весь спектакль — это своеобразная галерея оживших шедевров, точнее, их фрагментов: «Тайной вечери» и «Троицы», «Дафниса и Хлои», «Суда Париса» и других — в работе «задействовано» порядка сорока картин. Хотя и эта, «перенятая» у великих полотен статика, также в ряду попыток отвоевать у вечности право на сиюминутность красоты. И наоборот, хотя последнее уже неважно.

Важна сама возможность любоваться ею. Здесь и сейчас. Ну или, в крайнем случае, завтра — терпеливо дождавшаяся финала парочка «рабочих» сметает ими же разбросанные листья, снег и прочий мусор да вновь обтягивает сцену пестрой лентой. Пускай пока в театре востребованы актуальные сюжеты — к такой эстетике вернуться никогда не поздно. Но и забывать, что жизнь спектакля в разы короче существования картины и уж тем более сонета, тоже не стоит…