В этом году на фестиваль „Территория” театры привезли совсем немного — видимо, интересы этого смотра, который позиционирует себя как учебный, переместились в какую-то другую область. В гастрольной программе пятой „Территории”, посвященной Берлину, было только три спектакля: „Ад на земле” Констанцы Макрас (берлинский хореограф рассказывала о буднях подростков из неблагополучного района, соединяя их монологи о себе и брейк-данс), постановка Томаса Остермайера „Гамлет” из его театра „Шаубюне ам Ленинер Плац” и документальное представление группы „Римини протокол” „Карл Маркс: Капитал, том 1”.

Мне уже приходилось писать о „Гамлете” два года назад, когда его премьеру играли на Авиньонском фестивале (см. „Время новостей” от 25 июля 2008 года). Тогда нервная до истерики история о болезненно обрюзгшем, неприятном и пронзительно несчастном принце шла в открытом Почетном дворе Папского дворца перед 3 тыс. зрителей. Дул ветер, разнося все время льющийся из шлангов дождь, и впечатление от спектакля складывалось очень неровное, но сильное. Было интересно, как эта постановка станет смотреться на небольшой, закрытой сцене обычного театра. „Территория”, привезшая „Гамлета” вместе с Театром наций (который этим спектаклем открывал свой очередной сезон — в рамках шекспировского проекта), показывала трагедию на сцене „Театриума” на Серпуховке. В закрытом помещении ветра не было, но впечатление не изменилось. Все таким же сногсшибательным казалось начало с официальными чиновничьими похоронами Гамлета-отца — под дождем, с суетливым могильщиком и гробом, несколько раз подряд криво падающим в могилу. Все так же сильно работал театральный прием „смены масок” — на сцене было всего шесть актеров в современной одежде, и все, кроме Гамлета, играли по множеству ролей, мгновенно перевоплощаясь у нас на глазах. Все так же эффектна была изобретательная работа с онлайн-видео, проецирующимся на колышущийся занавес из золотых цепочек. Так же некомплиментарен был режиссер по отношению к героям, остер и проницателен в частностях. Но все так же мучителен был ритм этого „Гамлета”, пилящего зрителя, будто ржавая пила, без остановки и роздыха. И все же смотреть этот нелегкий спектакль было необходимо. И то, как много в большом зале „Театриума” оказалось людей искусства, демонстрировало, что у нас уже не надо объяснять, кто такой Остермайер и почему его нельзя пропустить. Впрочем, может быть, это просто хорошо сработала к открытию сезона пиар-служба Театра наций.

Второй гастролью „Территории” был спектакль немецкой группы „Римини протокол”, славящейся своими документальными спектаклями-акциями, похожими на исследования социальной психологии. В Москве уже бывал один из руководителей группы — Штефан Кеги, и на фестиваль NET привозили обаятельный спектакль-опыт, где каждый зритель в гостиничном номере заводил дружбу по телефону и Интернету с одним из сотрудников call-центра в Калькутте. На этот раз спектакль ставил Хельгард Хауг с Даниэлем Ветцелем, и посвятили они его Марксову „Капиталу”. Но речь шла не о том, чтобы представить на сцене политэкономический труд (так актеры хвастают, что способны сыграть телефонную книгу), а о том, чтобы показать, что идеи Маркса так или иначе продолжают окружать и воздействовать даже на тех, кто и в руках не держал „Капитал”.

На сцене выстроен огромный книжный стеллаж, заставленный томами (главным образом изданиями „Капитала” и всякими тематическими сувенирами вроде советского вымпела ударника коммунистического труда). Тут же на полках, как книги или птицы, сидят и герои, которых в спектакле называют экспертами. Все они непрофессиональные актеры, и все рассказывают о себе и от собственного лица. Всерьез с Марксом связан только один из них — очень напоминающий своего героя Томас Кучинский, бородатый статистик и исследователь Маркса, последний директор Института экономической истории ГДР, а теперь безработный ученый, бьющийся за очередное издание классика. Среди других немолодой левак Йохан Нот, маоист, любящий эффектные антибуржуазные перфомансы (на видео показывают, как в юности Нот протестно испражнялся на ковер и как сегодня он на улице предлагает прохожим сжигать деньги). Есть учившийся во ВГИКе рижский кинорежиссер Талвалдис Маргевич, в юности боровшийся с режимом (в спектакле он говорил по-русски). Есть фанатичный игрок, проигрывавший все банковские кредиты, есть юный коммунист из Бельгии, мрачно и жарко твердящий о буржуазном зле, есть переводчица мемуаров Ельцина, веселящая публику плакатом „Больше птицы для народа — вот задача птицевода!”. Есть слепой мужчина, коллекционирующий пластинки, среди которых встречаются раритеты вроде выпущенных специально для продавцов записей песенок, где расхваливаются достоинства товаров и услуг.

На экранах высвечиваются даты, и каждый рассказывает, что с ним происходило в этот год. Один из самых старших героев — Маргевич рассказывает, как с ним, младенцем, 18-летняя мама возвращалась в Латвию из Германии, как он умирал от голода и малярии, и женщина на перроне предлагала любую еду, лишь бы мама продала ей ребенка. Но мама отказалась, и женщина отдала драгоценный хлеб и масло просто так. Рассказывают, как учились, как находили и теряли работу, как пытались выиграть в викторинах, сидели в тюрьме, обманывали клиентов, боролись с режимом и пускались в авантюры. Зрителям раздавали тома „Капитала” и фальшивые деньги. Все это выглядело дробно, пестро, не слишком стройно, но благодаря тому, что истории и люди были настоящие, нескучно. Кудлатая борода Маркса выглядывала из каждого игрального автомата и веселенькой песенки о том, что „у нас денежки не заплесневеют” или „мой мир — это коридор биржи труда”. Видно было, сколько страсти, ума, времени и целых человеческих жизней посвящается сюжетам из первого тома „Капитала”. И хотя сам Марксов текст с каноническим примером про „сюртук, который равен двадцати метрам холста”, вряд ли увлек кого-то из студентов, заполнявших зал, энергия антикапиталистического протеста, которая шла от немолодых леваков, была и нашими зрителями воспринята на ура.