Елизавета Бондарь поставила на Малой сцене Театра Наций трагедию Шекспира «Макбет», переписанную Анной Лифиренко.

В заглавной роли кровавого короля – Дмитрий Гизбрехт, леди Макбет играет Мария Смольникова; не меньшее значение для спектакля имеют постапокалиптическая сценография, созданная Валидой Кажлаевой вместе с режиссёром, и саундтрек, частично извлекаемый прямо на сцене из металлических конструкций.

Макбет – шотландский военачальник, которого смутили предсказания ведьм. Быть королём не входило в его планы, но доверился нечистым пророчествам и поддался уговорам безжалостной жены, и опьянел от власти и крови, и раз убив, уже не мог остановиться. И да, достиг всего, но плохо кончил. Шекспировский сюжет давно стал архетипом;

новый «Макбет», с одной стороны, с Шекспиром обращается свободно – но, конечно, не настолько свободно, чтобы подключить параллели с современностью; зло – абстрактно, и сколько бы ни сверкал текст словом «скрепы» и нео-репликами вроде «душа должна щемиться день и ночь», на сцене – преданье старины глубокой.

С другой стороны, к канве спектакль бережно; выиграет тот зритель, который про трагические события ни сном, ни духом. Если сюжет знаком, есть риск увязнуть в сумрачном аду, построенном в Театре Наций; что ж, возможно, так и должно быть: ад – дурная бесконечность, статика, очевидность.

Мёртвое дерево в центре сцены, корни-лианы проводов, вьющиеся по бесплодной скалистой земле; сценография – будто нутро разлагающегося робота-левиафана, чудовищная пустыня, тьма и ржа без конца и края. И разнородный металл, назначенный Петром Айду (одним из трёх, наряду с Николаем Поповым и Олегом Макаровым, композиторов спектакля) в музыкальные инструменты.

Резкие индастриал-интермедии – ударные моменты спектакля; они могли бы длиться дольше и звучать чаще – вышло бы весомее текста.

Вместо ведьм – «вонючая бродяжка», существо в старушечьей маске (Софья Евстигнеева играет две роли – инфернальной предсказательницы и леди Банко, безвинной жертвы); говорит с условно восточным акцентом и прозой, первой же репликой определяя тон и смысл всего действа: Макбет вместе с товарищами, врагами и зрителями нисходит в бездну распада. «После смерти радиация покидает наш организм, остаётся масса, и масса разлагается на ферменты».

Макбет изъясняется словами-мутантами, на новоязе, меняющем ритм по ходу действия (чем ближе к трону, тем быстрее; тем проще стихотворный размер); в его лексике есть и чистый комизм – «загадство», «шмырительный засрач», «безгумно рады», и мучительный абсурдизм – «мой пустобрехный мозг блуждал в продолбии», «издолбить всё, что служит вашей члести».

Хитовое обращение к высокой власти – «Благоговню вас, государь!» – у Макбета перенимает вся придворная челядь.

Государь Дункан (Михаил Попов) – мужицкая уверенность речей, наследник Малькольм (Виталий Довгалюк) – вёрткий юнец, кичащийся своей порочностью. Тут остаётся поверить на слово: физических действий у героев не так много; повезло леди Макбет – она не способна к деторождению, тяготится этим, бесплодно грезит о материнстве, и оттого, даже подбивая мужа на преступление, общается словно не с ним – с нерождённым чадом, взывает к подобию колыбели, ласкает фантомного ребёнка. Макбет – жалкий, но преисполненный бравады – потрясает крупным железным обрубком, на который как на фаллос хочет насадить зарвавшегося предателя Росса (выходец из Седьмой студии Артём Шевченко); но в целом память хранит статичную картину; разговоры теней в сумерках, уподобляющих Дункана Банко (Антон Косточкин); что тот солдат, что этот; и тусклое освещение, стирающее детали, выглядит не художественным решением, а недочётом художника по свету Игоря Фомина.

Макбет – очевидно, не раз контужен; изранен; обожжён и искалечен войной, что обрекло его на странный сомнамбулизм; он не исчезает и в моменты ярения (можно было бы написать «ярости», но метода Лифиренко заразительна). Я не мог избавиться от ощущения внутренней вялости – этакого тления или, опять же, сумеречности – почти всех актёрских работ (только Росс Шевченко и ярок, и изменчив, и цинически обаятелен в своем подлом лицедействе).

Все ощутимо стараются – но чудится, что основные силы ушли на схватку с модернизированным текстом и ориентирование в темноте.

Возможно, в этом – высшая актуальность спектакля: примерно на то же ориентирование в мутном царстве тратим силы и мы.