Заснеженный московск ий цент р.Cтаринный особняк. Здесь на втором этаже в одной из комнат в полной тишине начинается репетиция. Евгений Миронов
за массивным столом в элегантном костюме с бокалом шампанского в руке. На
заднем плане — наряженная елка. Все точь-в-точь как во время новогодней речи президента. Съемочная группа действительно готовится записать видеообращение Евгения, но не к российскому народу, а к двум враждующим кланам — Монтекки и Капулетти, для премьерного спектакля Театра Наций „Ромео и Джульетта” в рамках Шекспировского проекта. Миронов заучивает монолог князя Вероны: „Изменники, убийцы тишины, грязнящие железо братской кровью! Не люди, а….”. Евгений на несколько секунд закрывает глаза и сокрушается: „Опять забыл слова! Хотя таблетки для улучшения памяти пью уже третий день. (Смеется.) Я сейчас учу много разных текстов одновременно — снимаюсь в телевизионном фильме „Достоевский“, готовлюсь к благотворительному вечеру, и в голове все это тяжело умещается. Впервые в жизни купил себе даже сбор на основе уникальных алтайских трав — мы только что вернулись с гастролей. Спектаклем „Рассказы Шукшина“ наш театр закрывал там, на Алтае, юбилейный год Василия Макаровича”.
К Миронову подходит Владимир Панков, режиссер спектакля „Ромео и Джульетта”. Именно он придумал этот ход: на сцену Евгений не выйдет, а несколько раз появится перед зрителями на видеоэкране. „Не хочется раскрывать все карты, говорит Владимир,- но мы решились на эксперимент. Клан Капулетти у нас — это Восток, а клан Монтекки — Европа. В общем, поднимаем национальный вопрос в „Ромео и Джульетте“.Тогда любовь стано вится не подвластной ни одной системе — ни политической, ни коммерческой, ни религиозной. В нашем спектакле артисты говорят на нескольких языках — английском, русском, узбекском… Но главный язык, вы удивитесь, — музыка. Мы жонглируем жанрами: то вдруг возникает мюзикл, то рок, то джаз, то опера. Спасибо Жене, что он согласился на этот риск”.
—Евгений, не боитесь экспериментировать с Шекспиром?
— Шекспир для артиста и режиссера — огромное поле, на котором можно разгуляться. Вообще я давно не равнодушен к этому произведению. Сыграть самому так и не довелось, а поставить у нас в Театре Наций захотелось. И мы позвали молодого и талантливого режиссера Владимира Панкова. Его „Ромео и Джульетта” спектакль дерзкий, а это сразу цепляет: так остро, смешно и трагично подмечены наши национально непримиримые комплексы. И вообще получается, что эта история могла произойти где угодно — во дворе моего дома. А поют и танцуют ребята просто здорово. Кстати, музыку написали музы-
канты Soundram?ы, которые также участвуют в спектакле. А риск, конечно, был. Но если не сейчас, то когда еще пробовать. В кринолинах в паутине посидеть всегда успеем.
— Ровно три года назад, в декабре 2006 года, вы стали художественным руководителем Театра Наций, адаптировались уже?
— Да, хотя вначале было тяжело. Я очень остро реагировал на технические
и административные проблемы. Артист — это ведь человек без кожи. Сейчас я
стал проще ко всему относиться. А тогда я ужасно переживал, что реконструкция Театра Наций затянулась. Два года назад я даже был вынужден обратиться за помощью к Владимиру Владимировичу Путину. Он откликнулся моментально и выделил средства на реконструкцию.
— Почему вы решились пойти к Путину?
— Я был в отчаянии. Меня попросили возглавить этот театр. Мы уже разработали новую концепцию, началась работа, репетиции новых спектаклей, но нам так никто и не мог сказать, когда же будет закончена реконструкция здания. Это здание всегда считалось одним из лучших в России, с уникальной акустикой, поразившей Станиславского, Яблочкину, Москвина и множество других великих артистов. Но вот уже 20 лет это большой котлован, где никак не может закончиться реконструкция.
Владимир Владимирович, выделив средства, меня предупредил: „Рано радуешься, потому что, ты не знаешь, что такое бюрократия”. Как в воду глядел. Я себе представить не мог, что когда-нибудь столкнусь с подобным. Мы, артисты — дети, счастливые люди, живем в каком-то своем сказочном царстве, абсолютно карамельнонадувном, и смотрим на мир в розовых очках. А, оказывается, есть мир другой, настоящий, с акулами и прочими хищниками. И в этот мир вдруг попал я. Честно говоря, вначале сходил с ума. Каждое утро просыпался и думал: зачем мне это надо? Как все осилить? Деньги на реконструкцию были выделены, но два года потребовалось на громадное количество согласований с различными комиссиями, на сбор необходимых подписей для начала восстановительных работ. Эти два года отняли, наверно, лет пятнадцать моей жизни. Если бы не мои близкие и моя команда, я бы не выдержал. Но даже среди чиновников нашлись порядочные люди. В результате все закрутилось, завертелось. Хотя даже сейчас я не могу уверенно сказать, когда закон чится реконструкция. Но мы продолжаем работать, хоть и вынуждены для репетиций снимать помещения, платя каждый день 30 тысяч рублей, а репетиции порой идут по три месяца. И играем мы пока тоже на разных площадках, которые арендуем. Вот по поводу „Ромео и Джульетты” договорились с Центром Мейерхольда. Следующие спектакли будут показаны там в январе.
— Премьера „Ромео и Джульетты” состоялась накануне Нового года. Специально
так подгадывали, к любимому празднику?
— Нет, ничего не подгадывали. Так получилось. Раньше Новый год я любил. Когда был жив папа, мы его всегда очень талантливо справляли. Собиралось огромное количество людей, даже не понимаю, как все умещались в нашей квартире. Мама отвечала за кухню, папа — за украшение квартиры. Сколачивал столы, вешал гирлянды. Мы с сестрой придумывали целую карнавальную программу. Программа продолжалась до 7 утра. К нам в дом приезжали мои друзья — Володя Машков, Ингеборге Дапкунайте, и вплетались в общее веселье,
песни-пляски. Но вот уже пять лет, как все прекратилось. Умер папа. Совершенно внезапно. Это случилось сразу после Нового года. И с тех пор мы дома даже елку не наряжаем. Ставлю небольшую, искусственную, с горящими фонариками, так сказать, для глаз. Поэтому первое января для меня абсолютно проходной день, в который я могу выспаться.
— В обычные дни вы рано встаете?
— Сейчас просыпаюсь в полседьмого утра. Встаю только с одной мыслью — повторить текст, который выучил накануне, вечером. Ложусь поздно. Пока приеду со съемки, пока разберусь с делами в театре. Где-то к часу отключаюсь.
— Вы тратите на все так много душевных сил, как же вы восстанавливаетесь?
— Организм очень хитро устроен. Когда, казалось бы, силы на исходе, вдруг они появляются вновь. Откуда? Из разных источников. От встреч с приятными людьми, от собаки, которую люблю. У меня тойтерьер. Девочка — маленькая, но злая, ужас! Гроза всего двора. Когда вылетает из подъезда, разбегаются все — дети, люди, собаки. Машины даже разъезжаются! Если кто не успел уйти, она догоняет и хватает за штанину — не за ногу. Понимает ведь, что, если вцепится в ногу, то однажды ее просто расстреляют. В нашем дворе я таких собак не видел! Но больше всего солнечной энергии мне дарят племянники — семья моей сестры Оксаны живет в соседнем подъезде. Когда они виснут гроздьями у меня на руках, это — счастье! Минута с ними заряжает на месяц.
Марина ДЕНИСОВА
Серго КУХИАНИДЗЕ