С 21 февраля по 3 марта в Театре Наций пройдут премьерные показы мюзикла «Стиляги». История комсомольца Мэлса из сценария Юрия Короткова «Буги на костях» в 2008 году легла в основу фильма Валерия Тодоровского. Тогда это стало практически возрождением жанра музыкального кино в России.

Теперь театральный режиссер Алексей Франдетти пытается создать жанр новый — «российский Бродвей». «Скованные одной цепью», «Я то, что надо», «Восьмиклассница» — зрители услышат как эти знакомые кинохиты, так и новые композиции, в фильме не звучавшие, — среди них, например, песня группы «Браво» «Король Оранжевое лето». Для работы в мюзикле приглашены артисты, отобранные на открытом кастинге из 2500 человек. Большинству из них предстоит освоить игру на разных музыкальных инструментах — от саксофона до скрипки — и научиться петь в воздухе.

О том, чем театральный мюзикл будет отличаться от фильма и удивлять зрителей, редакция «Вашего Досуга» узнала у исполнителя роли Мэлса, Олега Отса.
— Олег, считанные дни остаются до премьеры. Какие у вас впечатления от репетиционного процесса?

— Я в мюзикле первый раз, да и в театре, грубо говоря, тоже. Я же только выпустился из института в прошлом году, и для меня это первая серьезная работа, первая главная роль. Поэтому репетиционный процесс одновременно и сложный, и интересный. Нужно совмещать и музыкальность, и танцевальность, и драматическое мастерство. В наших театральных институтах часто говорят, что надо быть универсальным артистом, но вы же понимаете, что уровень танцевальной или вокальной подготовки встречается не везде такой, чтобы выпуститься и сразу уметь все. Например, я свободно пою и играю на инструментах, но с танцами у меня были проблемы. То есть я не был готов настолько, насколько нужно быть готовым к такому масштабному спектаклю. Поэтому репетиционный процесс стал для меня в каком-то смысле экспресс-школой. 
— Вы же наверняка фильм Валерия Тодоровского смотрели. Насколько спектакль будет отличаться?

— Мне бы очень хотелось, чтобы спектакль сильно отличался от фильма. Иначе зачем спектакль? Я смотрел фильм, когда он только выходил и, конечно пересмотрел его перед тем, как начать репетиции. Мне кажется, наш спектакль в любом случае другой. Как минимум, его делают другие люди, это другой формат, другое отношение к своим ролям и к этой истории. Так как у нас все действие происходит на сцене, здесь и сейчас, интересно пронаблюдать, например, насколько у нас получится клиповый монтаж. Например, прошла сцена, а за ней сразу встык идет другая, но в истории уже миновал какой-то промежуток времени. Думаю, будет интересно смотреть за изменениями персонажей, за тем, что с ними происходит в эти два с половиной часа. И надо как-то взлететь за эти два с половиной часа. Очень хотелось бы отличаться от фильма. Не в сторону «лучше-хуже», а просто сделать историю сегодняшней. Фильм-то вышел довольно давно.

— Но магистральная идея показать атмосферу свободы и протеста через яркую экспрессию танца и музыки сохраняется? Или у вас какое-то принципиально иное зерно?  

— Идея сохраняется. У нас в спектакле каждая песня – это время протеста и время выражения своей свободы. 

—  А какие хиты у вас звучат?

— На самом деле у нас только хиты и звучат. Авторских песен, написанных специально к спектаклю, нет. «Пусть все будет так, как ты захочешь», «Я то, что надо», «Желтые ботинки», «Шаляй-валяй», «Восьмиклассница». Но все эти песни исполняются в новых и свежих аранжировках. Они с одной стороны стилизованы под джаз, под звучание того времени, но с другой — электронные и современные. 

— Какая из задач режиссера оказалась самой сложной?

— Алексей Франдетти дает всем исполнителям очень много свободы выражения. Можно пробовать разное. А в спектакле остается уже то, что удобнее и органичнее  у того или иного артиста выходит, — то, что действительно твое. Поэтому работать с ним очень комфортно. Мне скорее иногда было сложно из-за того, что это мюзикл. Требуется быстро актерски оправдать какой-то взгляд, какое-то движение. И все это нужно сделать в темпе, но при этом оставить это живым, не функциональным. Вот это было сложно, действительно. Но сейчас я понимаю, что это возможно. И что мюзикл — это не плакатная история, это мастерство играть быстрее и точнее. 
— Происходили курьезы на площадке?

— Так сразу не вспомню. У нас в спектакле занята маленькая девочка. Прямо совсем маленькая — ей лет 7-8. И вот когда она в процессе репетиций вдруг кричит: «Я не лягу под стилягу!» — можно сказать, что это смешно?

— Уже известно, что для спектакля художник по костюмам Анастасия Бугаева под два состава приготовила около 300 костюмов и 300 пар обуви. Насколько у вас жесткие тайминги? Сколько раз за спектакль вы переодеваетесь?

— У меня есть переодевания, на которые отводится ровно 20 секунд. Поэтому с костюмами, действительно, будет такая гонка хорошая. Но мы справимся. Я в принципе к этому готов, потому что у нас и в институте были спектакли, где нужно было очень быстро переодеваться.

— Расскажите о вашем герое. Насколько он вам близок, понятен? Он больше герой того или все же нашего времени? 

— Вы знаете, это главный вопрос для меня, который еще не решен до конца, и думаю, будет решаться с каждым спектаклем по-новому. Изначально я не мог моего героя оправдать. Не мог понять, почему он так поступает в конце, почему не становится взрослым, почему не переходит на иной этап. Я не мог его понять потому, что сам бы так не поступил. Хотя Мэлсу так же, как и мне, 20-21 год. Но потом, я понял, что он через свое «стиляжничество», через саксофон, через свободное поведение, через свободные мысли выражает свою любовь к миру и своей жене. Он по-другому просто не умеет любить. Свою настоящую любовь он может выразить только так. И сейчас я думаю, что финал об этом. О том, что я могу любить, только когда свободен. Я говорю то, что хочу, занимаюсь тем, чем хочу, и значит «я тебя люблю». Я делаю все это для тебя. А время все равно делает по-своему. Время же страшная вещь. Сама эпоха ему говорит: «Не надо так». А он отвечает: «Надо. И буду». Это про выбор вне выбора. И тут уже вопрос не в том, насколько он мне близок, а в том, насколько эта история сегодня актуальна.
— В финале спектакля, о котором вы упоминаете, Мэлс поступает так же, как в фильме?

— Нет, у нас свой финал. Но давайте оставим интригу.

— Можно ли сказать, что через ту эпоху вы рисуете в спектакле портрет эпохи сегодняшней?

— Думаю, да. Вы видели фильм «Кислота» Горчилина? Помните там есть момент, когда герой Саши Кузнецова приходит к своему другу Филиппу Авдееву, и Авдеев говорит: «Тут вся моя музыка». А он берет и удаляет с компьютера всю его музыку, которую тот написал за многие годы. Мэлс — такой же персонаж.  Сегодня много молодых людей начинают заниматься искусством, меняют себя каким-то образом, и начинают создавать свое. Они в это верят и действительно думают, что продвигая свою линию, и выражая свою свободу, изменят мир или, наоборот, получат все: и любовь, и деньги, и счастье. А потом спотыкаются о реальность вокруг. Мэлс сознательно выбирает не замечать реальность, он не хочет ее видеть, он к ней относится с иронией, и в этом его плюс. Если с иронией относиться ко времени и к эпохе, в которой мы живем, ко всем запретам, которые существуют на данный момент, то можно победить. И поэтому это, конечно, современная история. Я не вижу большой разницы между цензурой тогда и цензурой сегодня. И думаю, что с каждым молодым человеком может спокойно случиться такая история сегодня.

— А как вы относитесь к жанру мюзикла? Разделяете мнение, что «мюзикл — это опера для тупых»?

— Если честно, до того, как я попал в этот мюзикл, мне казалось, что все мюзиклы, которые делаются в России, – это плохо и неинтересно. Я думал, что это развлекательно, красиво, но не глубоко. Такое отношение у меня было. Но потом, когда я узнал поближе людей, которые в этом жанре работают и как-то более-менее познакомился с законами этого жанра, я понял, что это очень сложносочиненный жанр, в котором у нас в России просто далеко не все могут технически виртуозно выполнить все поставленные задачи. Оттого и выходит порой «дешевое развлечение». Мы на сцене о чем-то поем, о чем-то танцуем, о чем-то играем — и это все соединяется и дает единый смысловой удар, эдакий взрыв, который происходит внутри зрителя. Как сказал Франдетти на одной из репетиций, в этой работе для него лично впервые произошло такое соединение двух жанров: русского психологического драматического театра и бродвейского мюзикла. У нас в спектакле они существуют как сообщающиеся сосуды. Сделать очередной российский мюзикл нам было неинтересно. А вот выстроить баланс между мюзикловой точностью, в хорошем смысле слова «картинностью», зрелищностью и глубоким смыслом, который возникает между зрителями и артистами во время происходящего — это большая и серьезная задача. Поэтому нет, мюзикл — это совсем не опера для тупых. 

— А как вам кажется, такой насыщенной и яркой эстетикой глубокие и пугающие смыслы о несвободе и отсутствии выбора в принципе доносимы? Или может, наоборот, сегодня они только в такой эстетике и доносимы?

— Я думаю, что очень хорошо доносимы. Во-первых, музыка всегда очень сильно влияет на эмоции и на мозг. И я думаю, что в такой форме мюзикловой, изначально веселой, где отправная точка — что это весело, круто, красиво, зрелищно и энергично, очень хорошо усваивается мысль о победе над страхом. Например, в спектакле у меня лично есть две-три страшных сцены. Обычно мюзикл воспринимают как сказочную историю. Но у нас спектакль как раз не про сказку, он про реальность.
— То есть вы создаете некий условный «русский психологический Бродвей»?

— Да, скорее так. Изначально у нас присутствовал Бродвей, мы играли в это. Но затем ушли в русскую историю, обратились к русской ментальности. И ушли вразрез. Судите сами, у нас в спектакле — комсомол, определенного строя страна, определенного типа люди, которые живут в этой страшной стране, в 50-е годы при Сталине, и даже после смерти Сталина они все равно живут в страхе. И в противостояние этому страху появляются измененные и свободные люди, на фоне этого страха возникают молодые Мэлсы.
— Учитывая те хиты, которые вы назвали, как вы думаете, аудитория, на которую рассчитан этот мюзикл, — фанаты группы «Браво» и Валерия Сюткина или рэпера Хаски. Или они в одном зале могут встретиться, и всем будет хорошо?

— Спокойно могут, конечно. Наши «Стиляги» не рассчитаны на какую-то определенную аудиторию. И «старикам» будет клево посмотреть на сцене, как выражено их время. И людям среднего возраста мы заскучать не дадим. И молодым рэперам будет интересно. Потому что очевидно, что эта история про субкультуру. А там рэперы, панки и так далее — это же уже частности. Помните финал фильма, где все субкультуры выходят на улицу? К тому же, почему не посмотреть качественно сделанный спектакль?

— Тогда пожелайте напоследок что-нибудь первым зрителям, которые придут к вам на премьеру?

— Не судите строго. А лучше попробуйте расслабиться, получить удовольствие и немножко зажечь в себе какой-то огонек. На улице «февраль, достать чернил и плакать», и солнца мало, и холодно. А у нас будет тепло, и даже жарко.