Премьера Театра наций, замечательная во многих отношениях. Ею после затянувшейся на несколько десятилетий реконструкции открылась историческая сцена театра. Во-вторых, это постановка Томаса Остермайера – немецкого режиссера первого ряда. В-третьих, на сцене Чулпан Хаматова и Евгений Миронов. В основе пьеса Августа Стринберга, в версии Михаила Дурненкова. Действие происходит в богатом подмосковном доме. Новый год, на хайтековской кухне домработница (Юлия Пересильд) готовит бульон для хозяйской собачки. Камера следит за движениями ее рук, нам словно дают знать – будет жертвоприношение. За окном валит и валит снег. А за дверью, в гостиной, пляшет толпа гостей.

Хозяйский водитель пригласил гостей, будучи уверенным, что ни хозяина, ни дочери не будет дома. Но появляется молодая хозяйка - она передумала ехать на юг. Она заигрывает с водителем. Он предупреждает ее, что она играет с огнем. Но сегодня ей все нипочем.

Стриндберг описывал отношения между женщиной и мужчиной как войну. «Фрекен Жюли» рассказывает о древнейшей из войн, когда в ней открылся второй фронт - классовый. Хаматова и Миронов исполняют свой дуэт как танго, в котором ведет то он, то она, и исход этой «пляски смерти» предрешен – погибнет она. Но – не в этом спектакле.

Немецкая режиссура восхищает одних и возмущает других одними и теми же вещами: рациональностью, выделкой, вкусом к социальному и безразличием к вечному. Считается, что немецкий режиссер - вроде машины по производству актуального контента. А наш театр, мол, человечный, поэтому он так несовершенен. Так вот же, финал «Фрекен Жюли» (впечатляющий и неожиданный, не буду его пересказывать) родился накануне премьеры. Остермайер, спланировавший и спектакль, и финал за несколько месяцев до репетиций, дал героям зажить своей жизнью и позволил действовать в их собственной логике. А вы говорите, машина.