Психологический байопик Херманиса сделан так, что разбирая спектакль, нельзя не перескакивать в размышлениях на реальные личности героев — тем более что один из них жив и на премьерном показе наблюдал за «собой» из ложи Театра Наций. Как он это выдержал — трудно представить.

Среди ближайших родственников «Горбачева» — «Ленин», поставленный швейцарцем Мило Рау в берлинском Schaubühne. Там красивую Урсину Ларди весь спектакль понемногу гримируют, к концу превращая в ходячую мумию, очень похожую на последние фотографии вождя. Дистанция «актер – герой» подчеркнута еще и тем, что в Ленина перевоплощается женщина.

Евгений Миронов и Чулпан Хаматова тоже начинают спектакль у гримировальных столиков — сцена Театра Наций, оформленная на этот раз самим Херманисом, представляет собой одну большую гримерку. В своих персонажей они превращаются медленно — сначала ведут диалоги друг с другом, обмениваясь репликами о своих героях, понемногу нанося грим, клея парики, нащупывая пластику и интонации. И к концу тоже становятся неотличимы от фото времен перестройки — сохраняя, впрочем, ощутимое расстояние между собой и ролью.

Предыдущая работа латышского режиссера Алвиса Херманиса в России была выпущена в 2008 году — «Рассказы Шукшина» фактически стали «Чайкой» театра Евгения Миронова. «Рассказы», в которых Хаматова и Миронов впервые сыграли вместе, и сейчас еще держится в репертуаре, но попасть на них до сих пор трудно. Это очень актерский спектакль, где у каждого множество ролей, с переодеваниями и такими перевоплощениями, что артистов действительно не узнать. Но зазор между актерами и персонажами сохраняется и там — брехтовское остранение, «посмотрите, вот я, а вот он», не дает скатиться в лубок и помогает сохранить уважение к тому, кого играешь.

Сценарий спектакля составлен самим Херманисом из воспоминаний, писем, фрагментов интервью с Горбачевым и Раисой Максимовной. Бывший президент СССР, говорят, консультировал постановочную команду — неслучайно Миронов в прологе делится очень личными наблюдениями: вдруг рассказывает, что Горбачев смешливый, что когда шутит, то сперва запрокидывает голову — чтобы посмотреть, поняли ли шутку.

Хаматова долго нащупывает голос своей героини. «Попробуй выше», — советует Миронов — и все получается: этот высокий грудной голос дает некое обобщенное звучание пятидесятых с их звонкой, официозной приподнятостью и хорошо спрятанным страхом.

А потом свет на сцене вдруг меняется на театральный — и перед нами вроде бы те же Миронов и Хаматова, но уже не совсем. Теперь о своих героях они говорят не «он/она», а «я».

На белой кирпичной стене гримерки высвечивается название каждого эпизода: «Раиса и рай» — когда героиня рассказывает о детстве, или, скажем, «Раиса и запах метро» — когда родившаяся в сибирском селе Раиса Титоренко вспоминает о запахе юности.

Эпизоды сменяют друг друга бегом — а как иначе вместить в три часа целую жизнь? Вот только что мы любовались осанкой юного колхозника Миши — с коком на голове и орденом трудового Красного знамени на лацкане костюма 19-летнего комбайнера, собравшего громадный урожай — а вот он уже поступил на юридический, и осанка неуловимо поменялась: тут Москва, тут надо осторожнее. За замечание профессору можно вылететь из МГУ, а можно — отправиться куда подальше. Строгая Раиса на вечеринке спрашивает, почему не воевал — от жгучей неловкости Миша сует ей паспорт: в 1941-м ему было десять лет, ей — девять.

Миронов и Хаматова очень эмоциональны, но рассиживаться на эмоциях им некогда, они непрерывно чем-то заняты — метод физических действий, придуманный Станиславским и кем только не высмеянный, в «Горбачеве» заработал вновь. Только здесь партитура — это метод физических действий Миронова, рассказывающего про юного Мишу. Эти действия — и есть жизнь.

Вот Миронов показывает, как Миша, чудом пробравшись в ДК МГУ на концерт Лемешева, идет по переполненному залу. Место уступает Раиса — она расстроена, ей не до музыки. И тут наш герой вдруг кидается ее провожать. Подавая пальто (то самое, из 50-х — костюмы отлично стилизованы Викторией Севрюковой), он пробует спеть для нее «Куда, куда вы удалились». Ария Ленского станет лейтмотивом спектакля (другой музыки в нем нет), а Раиса — лейтмотивом судьбы Горбачева. Выражаясь словами бывшего президента СССР, это было «усе и наусегда».

Где-то рядом с этим днем умрет Сталин, до того развернется борьба с космополитами, и прямодушный Миша заступится за однокурсника-фронтовика, выкинутого из трамвая за «жидовскую морду». Все это — совсем близко, но не внутри. Внутри у него будет только Раиса, а у нее — Миша. В этом будет залог его (их) силы и успеха.

Первая близость (в комнате общежития: Раиса повесила на дверь табличку «санитарный час»), внезапная догадка Миши («я вдруг понял, что Раиса — принцесса, и ее надо одевать»), распределение (Раису взяли в аспирантуру, а Горбачева, так надеявшегося на работу юриста в Москве, отправили по комсомольской линии в Ставрополье), решение Раисы уехать вместе с ним вместо карьеры на философском. Письма, которые они писали друг другу во время его командировок — переписка двух умных, сильных, веселых людей, понимавших, где живут, умевших жить по правилам, но хорошо знавших им цену.

Ближе к концу первого акта, когда кончается юность героев, ход спектакля слегка замедляется — ну да, около тридцати человек начинает осмыслять свою жизнь. А зрители «Горбачева» Херманиса — осмыслять личность героев.

В сущности, первый президент СССР был не только самым молодым генсеком, сумевшим изменить мировой порядок, но и первым настоящим профеминистом — похоже, единственным за все годы советской власти. Настолько полноценным и сильным, что ему не нужно было ни перед кем оправдываться, почему он во всем слушает жену, почему в командировках бегает по Москве, покупая ей тома «Всеобщей истории искусств», а потом, став генсеком, объездит с ней весь мир.

(Интересно было бы поразмышлять о том, что в то же время с другой стороны океана жила другая счастливая пара — Рональд и Нэнси Рейганы, где, говорят, жена тоже в чем-то «сделала» мужа, но это уже совсем другая история).

Жизнь Горбачевых — драма, в которой один партнер физически не выдерживает, а другой не хочет (или не может) остаться на гребне славы один.

Ближе к концу спектакля Миронов расскажет историю о том, как в августе 1991-го, после трех дней домашнего ареста в Форосе, Горбачев и Раиса летят в Москву. В самолете ей становится плохо, его у Белого дома ждет огромная радостная толпа. «Я не был женат на стране — я был женат на Раисе» — фраза Горбачева, отправившегося не к толпе, а в больницу к жене, объясняет многое. Например то, почему он не цеплялся за власть. Хотя ясно, что момент ее передачи Ельцину был для Горбачева страшно болезненным (эту сцену в спектакле пересказывают, опираясь на воспоминания Александра Яковлева).

«От себя» же Миронов-Горбачев, привычным гэкающим голосом добавит, что когда он произносил перед камерой прощальную президентскую речь, хотел глотнуть из поставленной на столе чашки — но чай в нее не налили. Забыли. Он не обиделся. Он пережил, как пережил все — кроме одного.

В финале «Горбачева» Миронов произносит монолог сегодняшнего, 89-летнего Михаила Сергеевича. Тот рассказывает про вещи Раисы, которые хранит до сих пор. Например, коробку с колготками, где на каждой паре подписано, к какому это костюму. «Прямо научная организация труда», — смеется бывший генсек. Он уже долгие годы один, он постарел, раздобрел — последние сцены Миронов играет в маске.

«Миша, ты не помнишь, мы брали на свадьбу туфли у моей подруги — мы их отдали?!» — вдруг звенит из противоположного конца сцены голос Раисы. Она так и остается молодой. К финалу Хаматова похожа на свою героиню настолько, что никакого зазора нет — только оторопь от невероятного сходства. Вопрос про туфли — последние слова Раисы Максимовны Горбачевой, сказанные в немецкой клинике, где она умирала от лейкоза. Она хотела быть в сознании, отказывалась от морфия — и на все вопросы врачей отвечала: единственное, что ей нужно — чтобы муж держал ее за руку. Так у них с Михаилом Сергеевичем оказалось достаточно времени, чтобы вспомнить свою жизнь.