На границе России и Эстонии прошла лаборатория Театра Наций

Когда-то, когда Олег Лоевский начинал лабораторное движение, казалось важным, что случится «на выходе»: возьмет ли театр в доработку какой-то эскиз и получится ли в итоге из лабораторной пробы полноценный спектакль. Бывало, что спектакли выходили, бывало, что нет. Бывало, что стрессовая энергия быстрого внедрения в материал сразу давала результат, который сохранялся, а при доделке все терялось и режиссерам приходилось рождать сценический текст заново: вдохновение быстрого разбора и долгое вживание в материал — вещи совсем разные.

Бывало всякое. Теперь Лоевский говорит, что уже не так и важно, родится ли спектакль, будет ли эскиз приглашен в доработку: важен сам лабораторный тренинг. Лаборатории стали самоценной частью театрального процесса, режиссеры тут «чистят перышки», это форма профессионального знакомства и общения, а лаборатории, которые проводит Театр Наций в малых городах России, — еще и школа с мастер-классами для актеров-участников (речь, движение…).

Лето полно таких лабораторий Театра Наций. Одна прошла на Алтае, затем — «сайт-специфические» пробы «Бориса Годунова» в Пушкинских Горах, и почти сразу же собрали лабораторию в Ивангороде и Нарве. На границе двух стран, в присутствии двух крепостей и моста между ними, по которому мы каждый день дважды переходили границу — туда и обратно, наблюдая бесконечный поток людей: в Ивангороде дешевле вылечить зубы, купить цитрамон и овсянку, в Нарве — затариться сыром и хозтоварами… Граница дана здесь в реальных ощущениях и хозяйственных сумках, стоящих на мосту, пока владельцы отлучились в ту или иную страну. На эстонском берегу нас встречала сонно-упорядоченная жизнь русского города в европейском обличье, близость курортной Усть-Нарвы с ее песчаным взморьем, SPA и жуликоватыми русскими таксистами, везущими приезжих лохов на пляж за пятерную цену, а также стремительно строящийся Центр изучения эстонского языка, который осенью введут в действие неутомимые культуртрегеры Мерт Меос и Алан Калдоя (уже приходилось писать, что эти люди, ворвавшиеся в сонную жизнь Нарвы со своим театральным центром Vaba Lava, напоминают Черкуна и Цыганова из горьковских «Варваров»). На российском берегу мы сразу запинались о раздолбанные поребрики, некошеные газоны, бодрые шлягеры из приграничных забегаловок, дребезжащие «антилопы гну», везущие по Ивангороду за 100 рэ в любую точку.

Эскиз Юлии Ауг «Перемирие» на площадке Vaba Lava (Нарва).
Фото Эдуарда Зенчика.

Граница. И лаборатория имела внутренний подзаголовок «Граница» и исследовала пограничные ситуации в разных сферах. Пьеса Алексея Куралеха, живущего в Донецке, называлась «Перемирие» и была посвящена войне украинского Востока и Запада (Юлия Ауг с актерами Театра «На Литейном» сперва показала ее в Ивангородской крепости, прямо на траве, сняв, по сути, цветное кино, а на следующий день — в фойе центра Vaba Lava). «Солнечная линия» Ивана Вырыпаева — пограничье в отношениях мужчины и женщины (Андрей Корионов с артистами муниципального драматического театра «Апрель» из города Лодейное Поле показывали ее в заброшенном клубе «Парусинка»). Пьесу Ирины Васьковской по рассказу Ника Хорнби «Экспонат № 147» с артистами театрального центра Vaba Lava, была сделана Георгием Сурковым, и это, если кто знает материал (а кое-кто помнит эскиз Дмитрия Зимина по этому тексту на прошлом «Реальном театре»), — отважное рассуждение о взаимоотношениях человека с современным искусством.

Интереснее всего оказалось «Перемирие». В том числе в театральном смысле: «пограничье» пространств дало невероятный опыт превосходно работавшим в эскизе Ауг питерским актерам…

Пьеса Куралеха жанрово обозначена «притчей». И есть в ней некая литературная претенциозность: четверо мужиков с двух воюющих сторон («каждой твари по паре»), отправленные в момент объявленного перемирия чинить разбомбленный дом беременной молодой женщины, в то же время неоднократно поминают Трою (наемник Шумахер знает ее по фильму с «пиндосом» Бредом Питом, а парень из Донецка Че Гевара, воюющий на стороне Киева, — по праву историка). Здесь вообще с перебором «притчеобразного»: одного из солдат, художника, зовут Ной (и он как раз гуманистично-спасителен к каждой из четырех «тварей по паре»), другого — Ахилл (и он боец-боец, озлобленный, очумевший, раненый). Женщина, которая должна родить миру ребенка в полуразрушенном жилище, без мужа (он погиб), рядом с животными (телится корова, а это, считай, евангельский бык у яслей Христа), тоже неслучайно зовется Марией.

Но есть в пьесе и другой (часто вступающий в противоречие с литературностью) языковой и жизненный пласт —достоверный, яркий, идущий от конкретного знания местности, людей и их судеб. Пьеса Куралеха не радикальна, дает живой диалог, разброс точек зрения, в ней нет идеологического центра (центр как раз заменен вечной Троей и укреплен тысячелетним «культурным слоем» и историей человеческих войн). И действие как раз есть. И характеры есть. По крайней мере, прекрасные артисты Виталий Гудков (Че Гевара), Сергей Колос (Шумахер), Сергей Шоколов (Ной), Михаил Лучко (Ахилл) их точно создали (давно не видела артистов Литейного в такой форме и оценила оговорку на обсуждении — «Театр на Лечении»).

Интересна была «киношная» достоверность первого показа (стены церкви, какая-то дверь, трава, буквально по ремарке проморосивший дождичек и крики чаек, похожие на квохтанье кур у дома Марии). Open space гасил текстовые подробности, явно противоречил многозначительным античным мотивам, но подчеркивал актерскую подлинность. Фойе Vaba Lava, к которому эскиз адаптировали за четыре часа, подчеркнуло определенную стройность драматургической застройки, «троянский» концептуализм вне травы, в условном пространстве воспринимался обычной условностью, но радостно, что никуда не ушла подлинность, насытившаяся еще и дополнительными подробностями, в том числе текстовыми, накануне унесенными ветром.

«Солнечную линию», историю ночного скандала супругов Барбары и Вернера, Андрей Корионов раздал аж трем парам (это самый незамысловатый способ обозначить «всеобщность» истории: чтоб была и молодая пара игривых влюбленных, и две более или менее возрастных). Пары разведены социально: в одной царит очевидный абьюз, муж-охранник вечно бьет вечно танцующую и хохочущую жену, в другой очевидна склонность супругов к эксцентрическим реакциям. Лодейнопольские актеры отлично справились с режиссерским заданием, и я даже понимаю, что довольно примитивный режиссерский ход сделал эскиз более зрительским, доступным жителям маленького областного театра, которым мало интересны формальные упражнения Вырыпаева в области ритма. Но текст, который, конечно, — единая ритмическая волна и интересен исключительно этим, а не моделями супружеских разборок, лишился не только подкрепляющего его ритм мата, но и собственно единого темпоритма.

«Экспонат №147» Георгия Суркова вышел вполне готовым, чистым, хотя и без открытий, спектаклем. В нем солировал Андрис Мяхар, удивительный артист из Тарту, сыгравший историю тупого вышибалы, а затем охранника в музее современного искусства по имени Бык с такой киношной степенью достоверности и одновременно мягкого остраннения, с такими нюансами «пробуждения» сознания Быка, что странным становилось только одно: как могло произойти такое погружение за четыре лабораторных дня? Все-таки эстонские актеры обладают особой органикой и столь же особым профессионализмом… Рискованная история о стороже картины художницы Марты, составившей полотно «Распятие» из «кучи сисек», нарезанных из порножурналов, стала историей растерянного пробуждения человека, сюжетом о переходе границы восприятия, о границах дозволенности в искусстве и границах «оскорбления верующих». В рассказ швейцарца Хорнби заложена #массасмыслов, касающихся не только актуального искусства, но и точек зрения на это искусство, границ между теми, кто это искусство воспринимает, и теми, кто его создает.

Ну, а «на выходе» лаборатории — приглашение Юлии Ауг в Театр «На Литейном» с тем, чтобы в ноябре она выпустила «Перемирие» на его сцене, и предложение Андрею Корионову сделать «Солнечную линию» в Лодейном Поле. Хотя Лоевский и говорит, что это неважно и «не все ли равно», но некий промежуточный результат неплох. Я бы сказала — пограничный результат.