1. «Заводной апельсин»

Первая премьера сезона в Театре наций – спектакль Филиппа Григорьяна «Заводной апельсин», по роману Энтони Бёрджесса. Жена писателя в романе погибает, но играющая ее актриса Елена Морозова ведёт загробную жизнь, то есть остается жива и жизнерадостна после изнасилования Алексом Реальным (Антон Ескин), который при этом чрезвычайно убедителен, не сказав ни слова. Алекс Воображаемый, атлетичный Александр Новин, близок эстетике знаменитой экранизации книги Стенли Кубрика, но гораздо сильнее отсылает к манихейской эпопее Джорджа Лукаса «Звёздные войны», ибо одет в космические латы и говорит голосом Дарта Вейдера. Этот голос – сложноустроенная вещь, над которой поработал саунд-дизайнер Андрей Борисов, оформляющий музыку всех спектаклей Театра Наций. И это, кстати, мгновенно стало модой, потому что таким же способом сделаны голоса всем персонажам «Процесса» Тимофея Кулябина. Тёмная материя астрофизиков и тёмная сторона силы правят миром, Бёрджесс и Кафка с этим согласны.

Над текстом романа была проделана определенная работа. Например, Алекс, герой романа, говорит – расшибать intellu hlebalo. В 1960-е годы такой способ разговора был принят в Ленинграде, у битников, и у приблатнённой гопоты. Интересно, что слово интель выплывает и у Стругацких в «Хищных вещах века». Границу между интелем и гопником провести было тогда невозможно, пузыри земли все ходили в широких штанах. Бёрджесс посетил город Ленина и придумал язык, названный словом «надсат», от полуслова «надцатилетние», то есть подростки. И вписал в англоманский слэнг язык ленинградских интель-гопников на латинице в «Заводной апельсин». И вот его-то здесь творческая группа (Григорьян-Кухаренко-Клавдиев) решила упростить. Для спектакля текст написал Юрий Клавдиев, пропустив кое-что из романа сквозь Googletranslate. Другой существенной придумкой режиссёра стал микрофильм внутри спектакля, проворачивающий начинку-смысл не хуже «философской мясорубки» деконструкции.

И здесь есть сюрприз: фильм внутри спектакля, сделанный студией «Третий Рим», при помощи оператора-постановщика Алексея Дудина и режиссёра монтажа Сергея Иванова, который заставляет понять, почему роман Бёрджесса назван Григорьяном «адским кукольным театром и дедушкиным порно». И роман, и фильм Кубрика в каком-то смысле безнадёжно устарели. То есть в фильме, показанном внутри спектакля, авторы основательно продвинулись. Куда? Туда, где тихие дачники-туристы Смоляков и Морозова едут по подмосковному разбитому просёлку, разводят костерок в ельничке, молча варят тушёнку с макаронами в котелке. И вдруг нате вам: достают из багажника связанного атлета Новина и разыгрывают эпизод из фильмов 70-х о диких племенах каннибалов. У читателей Бёрджесса есть чёткие ориентиры – Алекс, отмороженный певец сверхнасилия, а писатель с женой – очевидные жертвы. У Григорьяна чёткость моральной дихотомии «вина-наказание» отменена, вполне в духе тех рассуждений о наступившей в 20-м веке странной реальности, которые прославили в свое время философов Бодрийяра, Делёза и Фуко. Не спите, ибо Чикатило нынче с упоением слушает Бетховена и пишет книжки – фигуры жертвы и убийцы радикально совмещены.

У Филиппа Дика есть рассказ «Обнулённые», где подросток, любящий играть в бейсбол не мячом, а головами защитника и подающего, режущий людей из научного интереса, оказывается представителем секретного племени «обнулённых». Им несвойственны эмоции и чувства, один голый рассудочный, вполне научный интерес – знать, как всё устроено, чтобы уничтожить. Эти опасные «интели» не только любят Бетховена, они все военные программы разработали, образуя секретное правительство планеты, цель которого – уничтожить последовательно страны, Землю, Галактику, Вселенную. Ради всеобщего обнуления, то есть единства.

Роман Бёрджесса и фильм Кубрика не идут настолько далеко, но показывают процесс тюремно-научного подавления личности путём её «обнуления». Филипп Григорьян обходится без обобщающей выспренности, просто вставляет док-фильм в стиле Хржановского. И, вообще говоря, для передачи послания зрителям достаточно транслировать девятую симфонию Бетховена, на фоне TheSpaniels. Елена Морозова заставляет вспомнить предыдущий триллер-нуар малой сцены Театра наций, «Киллера Джо» Явора Гырдева. То была романтическая комедия, с взрывами зрительского хохота и умилением. В этом сезоне апельсиновые танцы Морозовой под песенку Goodnightsweetheart, на фоне Дарта Вейдера, музыки Бетховена и фильма о буднях туристов с острыми разделочными ножами. Суровая романтика тотального разочарования в человеке, приносящая трезвость без всяких следов умиления.

2. «Дыхание»

«Дыхание» было показано в рамках фестиваля NET2016 на малой сцене. Пьеса «Дыхание» Дункана Макмиллана о невозможности рожать детей. Режиссёр Марат Гацалов создал спектакль, где актёр и актриса конкурируют с минималистской декорацией, борясь за внимание зрителей. Художник Ксения Перетрухина построила белую стену-кухню, а режиссёр ничего не прибавил, не убавил из текста и интонации. Зритель вступил на территорию полной монохромности и даже конгруэнтности стены и белого шума непрерывного внутреннего диалога о том, почему нельзя человеку размножаться.

Конечно, Он (Роман Шаляпин) и Она (Людмила Трошина) находятся по разные стороны внутренней баррикады. Они похожи на сына с матерью, и вовсе не из-за разницы в возрасте. Трошина – звезда Новосибирского академического молодежного театра «Глобус», сыграла восемь десятков ролей, её огромный сценический опыт чувствуется на уровне интонации. Она универсальная актриса, но в данной роли совсем не примеряет «предлагаемые обстоятельства», наоборот, делает их ремаркой к безбрежности собственного женства. Да, было полное ощущение, что и пьесу написала она, Людмила Трошина, да и не пьесу, а так, несколько заметок к океаническому богатству своей интонации.

Можно сравнить «бедность» этой постановки с экологическим шоу Кэти Митчелл, привозившей «Дыхание» на тот же NETв 2014 году. Тогда сцену заняли спортсмены-подростки, зажигающие огни рампы с помощью кошерного электричества, изготавливаемого собственными ногами на велотренажёрах. Другой мощной фишкой было табло, где не сразу, а ближе к концу зрители опознали количество и скорость рождающихся людей планеты – три человека в секунду. На малой сцене Театра наций нет трюков, кроме белой стены, двигающейся вглубь сцены с не фиксируемой глазом скоростью минутной стрелки. С такой же скоростью происходит распад сознания мужского пола, не оставившего потомства. Шаляпин в конце спектакля уже не стоит на ногах, его бросает на пол, он как будто всё сильнее прирастает к Ней и земле. А может, это началось финальное землетрясение от избытка угля в душах, реках, городах и горах?

Режиссёр поставил притчу, состоящую из сновидческого диалога, где не прикасаются друг к другу, а пунктирно, автоматично двигаются между шкафами и холодильником, пытаясь внутренне убедить друг друга рожать или не рожать. Мужская логика требует прекратить увеличивать народонаселение, потому что подсчитано – миллионы тонн углерода, образующегося от одного лишь дыхания, портят почву. Женский ответ состоит из фигуры согласия, податливости, убегания, нападения, взрыва и опрокидывания любой логики криком «хочу!». Сомнамбулическая битва полов за место на планете кончается победой женского древнего начала.

Очевиден выход за идеи «экологической» пьесы, что очень хорошо. Только непонятно, в результате чего это произошло. Из-за продуманного сценографического рисунка, вписанного в особую интонацию диалога? То есть я, как зритель, отчётливо увидел в конце безбрежной монохромности и кубизма спектакля, что женский пол был, есть и будет, а вот нужны ли ему мужья для размножения, это большой вопрос. То, что актёрам удалось вызвать такие мысли, делает понятным кастинг, «неравный брак», ведь дочка, жена и мать – одно и то же во всех древних мифах. Но, опять-таки, неизвестно, думал ли о чём-то таком режиссёр? Будем считать, что неочевидные эффекты смысла тщательно просчитаны творческой группой.

…Ведь в конце Она совершенно обнажается, и все смыслы исчерпаны.