Алвис Херманис согласился поставить что-нибудь для Театра наций и выбрал Шукшина. „Это ваше золото, ваша валюта. У вас идет передача „Имя Россия“ — в списке половина каких-то подонков.
Я думаю, Шукшин был бы там более уместен. Даже больше, чем Пушкин или Достоевский”, — говорит режиссер.
За правдой ощущений режиссер с актерами поехали в село Сростки Алтайского края. А там что ни житель — так прототип какого-нибудь из персонажей Шукшина. У „Глеба Капустина”, например, (того, что „срезал” выбившихся в люди односельчан скандальной демагогией) Евгений Миронов все выпытывал — какой он был, Шукшин.
И получал в ответ очередной рассказ о том, как они дрались. К своему знаменитому земляку сросткинцы относились сложно, обижались, что гадости пишет. Это снова к вопросу о пророке.
Из Сросток, этого тридевятого царства, привезли не только ощущения и песни, но и фотографии. Здоровенные сросткинские подсолнухи, за которыми не видно ни домов, ни людей. Изгиб реки Катунь, косогор, спины старика-отца и взрослых сыновей. Уродливые коробки „престижных” городских квартир. И - лица, лица.
Неприступная продавщица сельмага, кокетливая медсестра, располневшая мать, кряжистый старик, радостный мальчишка, мужик с железнозубой улыбкой, которая расскажет о его прошлом побольше любой анкеты. Эти фотографии да длинная лавка (на таких усаживается за общий стол все село на свадьбах и поминках) — вот и весь деревенский быт.
Херманис, фирменным знаком которого часто был именно скрупулезно воссозданный быт, согревающий его спектакли подлинным теплом, сейчас отказался от него. Ради поэзии, ради душевных переживаний, ради актерской игры, наконец.
Чулпан Хаматова истово и бесстрашно играет здесь дремучую старуху, немую девушку, властную жену с железной рукой, городскую портниху, промахнувшуюся с замужеством. А еще зверских таежных комаров, мудрую корову и ласковую реку с быстрым течением, а в иных рассказах — и массовку, точнее, часть того мирасвидетеля, на котором и смерть красна, и боль терпимее. Евгений Миронов, который со времен своего гениального Лопахина не был в таком ударе, тоже меняет роли. От слепого местного Баяна, несостоявшегося героя, — до молодых влюбленных мужей. От дремучих вредных стариков — до доморощенного „ученого”, изобретающего велосипед. От раздувшегося индюком демагога — до пустившегося в бега по весне зека, что не смог потерпеть двух месяцев до освобождения — так потянуло его в родную деревню. Впрочем, в иных эпизодах Хаматова и Миронов (как ни крути — главные актеры своего поколения) аккомпанируют своим молодым коллегам: маленьких ролей здесь нет, как нет и маленьких артистов.
Так быстрыми и точными набросками возникает на сцене коллективный портрет загадочной русской души — и этот почти уже ругательный оборот получает в спектакле латыша Херманиса полную реабилитацию. Широк русский человек в своей иррациональной тоске, страхе быть счастливым, зависти, доброте, гордости или желании исправить карту звездного неба. А стоит ли его сужать — вот вопрос.
— Народ — это мистический сговор, — говорит Алвис Херманис. — И если ты иностранец, ты сможешь приблизиться к этому только до определенной степени.
Но дело в том, что и мы, обитатели мегаполиса, суетливые, стандартные, якобы успешные, такие же иностранцы в своей стране, не посвященные больше в эту мистику. Вопрос в том, насколько велика пропасть между нами. „Рассказы Шукшина”, на которые хочется буквально за рукав тянуть всех близких тебе людей, доказывают, что наведение мостов еще возможно.