Культового режиссера, куда более известного сегодня на западе, чем у нас, не волнует тот народ, что в валенках, да семечки лузгает. Шукшин не в этом — как бы говорит Херманис. Он - в деталях, в фольклоре, в особенном шукшинском слове.

Соблазн „поиграться” на бесспорно богатом, колоритном шукшинском материале — не удел Херманиса. Опростить реальность на потребу дня и публики — не его задача. А потому он при реальности всего лишь скромный наблюдатель, по своему „транспонирующий” материал, смиренно подглядывающий за временем.

Как избежать соблазна оказаться всем понятным?.. Гротеск и фантазия. А потому шукшинские Сростки (название какое, а ведь реальное), вся жизнь их персонажей — во многом гипербола. На сцене — „театр в театре”. Артисты играют своих героев, а те - свои архетипы.

Сверхзадача дается артистам с немалым трудом и с еще большим напряжением. На премьере это было заметно. Но и понятно было тоже, хотя давно уже канула в лету эта „странная” жизнь.

А, ведь, была она, кажется еще совсем вот-вот, только что. Славная не одними лишь своими знаменитыми трудоднями да „беспашпортными” колхозниками, но и уникальным своим укладом и природными страстями, что городским подчас и не снились.

Херманису удается повернуть наш взгляд к этой реальности. Экзистенциалистский нерв ее - в еще далеко досоветской воле. Ради нее и бежит из лагеря герой последней новеллы спектакля заключенный Степка. Хоть краешком глаза на дом взглянуть, хоть одним легким свободой надышаться

Его, как и деда (и как еще восемь ролей) из открывающей действо новеллы „Степкина любовь”, играет Евгений Миронов. Играет размашисто и широко, поет и пляшет, и плачет А сестра Степки — немая девица (Чулпан Хаматова) — просто молчит. Хотя, кажется, готова сказать так много…