По узкому окошку-экрану, выстроенному на Малой сцене, ползет табличка с рукописными титрами: «Театр Наций представляет…». В этой прорези, в черном кабинете, где не видно кукольников, марионетки в восточных одеждах говорят голосами Евгения Миронова, Константина Хабенского и других звезд. В Театре Наций премьера кукольного спектакля в постановке Тимура Бекмамбетова — поверить в такое непросто, но прецедент возник не случайно и не вдруг.

Прием фонограммной озвучки кукол неумолимо рождает в голове отсылки к театру Резо Габриадзе, в частности его легендарной «Песне о Волге». Но важнее здесь не столько метод или возможные переклички тем (у Габриадзе, например, была любовь лошадей Алеши и Наташи, здесь — Ишака и Кобылицы), но масштаб интимности. У Бекмамбетова, признанного мастера блокбастеров с тонной спецэффектов, получился очень личный, камерный и по-хорошему традиционный спектакль.

При всей своей медийности Бекмамбетов здесь не единственное главное лицо. Спектакль был бы невозможен без Анны Викторовой — худрука и режиссера питерского театра КУКФО, которая выступила режиссером и художником. Воспоминания о Габриадзе не лишние и здесь — в свое время Викторова была у него мастером по куклам, гастролировала с его театром, была актрисой в «Песне о Волге». А после создала частный театр КУКФО — не без поддержки Бекмамбетова, своего дяди, выступившего продюсером. Он же подарил КУКФО первый дом — поначалу репбаза и мастерская театра располагались в питерском офисе его компании Вazelevs.

Вообще, к «Ходже Насреддину» Бекмамбетов уже обращался — в 2019 году ставил эскиз на 6-й театральной лаборатории «Свияжск АРТель» фонда «Живой город». Тогда режиссер отмечал, что история про Ходжу волнует его давно, но рассказать ее интересно от лица Ишака. Специально для эскиза он создал пьесу вместе с Ильгизом Зайниевым, татарским драматургом и худруком Казанского театра кукол «Экият» (в то время он был главрежем). Тогда, на острове Свияжск, Бекмамбетов представил спектакль-променад — зрители ночью бродили вместе с актерами вдоль берега по песку при свете факелов. Эскиз был драматическим, но эпизод соревнования Кобылицы и Ишака был решен в театре теней — эти сцены делала Викторова. Променад был выбран не только из-за сайт-специфичности лаборатории: в пьесе Зайниева и Бекмамбетова дорога — один из основных мотивов, а в спектакле Театра Наций она становится еще одним персонажем.

Путь как процесс — основная сценографическая идея спектакля. Лента дороги здесь, по сути, основная декорация, она механически тянется под ногами кукол, создавая эффект непрерывного движения и смены локаций. Других элементов оформления почти нет, так что ничего не отвлекает от самих кукол — детальных, максимально подвижных. Вместо пышных красок Востока — почти ретро-монохром: если известный в свое время черно-белый фильм «Ходжа Насреддин в Бухаре» раскрашивался в голове, то в постановке и имеющиеся цвета скорее выдыхаются, даже сочные дольки арбуза.

Бекмамбетов ставит спектакль как живое кино, начиная с формата сцены — узкого кадра, как в синемаскопе. Эпизоды, разные по времени и пространству, могут происходить в разных частях этого длинного коридора друг за другом — режиссер монтирует их вживую, отбивая светом. По сути, он не пытается придумать нечто новаторское, а выуживает нужные ему ходы из традиционного театра кукол. Главным спецэффектом здесь становится мастерство работы кукольников.

В Санкт-Петербурге Анна Викторова ставит в основном спектакли с марионетками, в Москве же это очень редкая система кукол. Работать с ними пригласили молодых актеров из ГАЦТК им. С. В. Образцова и Московского областного театра кукол. Осваивая сложных марионеток, им нужно было выстроить заочное партнерство с артистами, озвучившими персонажей: помимо упомянутых Миронова и Хабенского голоса героям подарили Чулпан Хаматова, Елизавета Боярская, Инга Оболдина, Виктор Вержбицкий и Игорь Золотовицкий. И интересны здесь именно дуэты — записанного голоса и живой игры.

В книгах Леонида Соловьева о Ходже и в уже упомянутом фильме главный персонаж — легендарный трикстер Востока, неунывающий остроумный плут и жизнелюб. Спасая возлюбленную из гарема эмира, он выступает за все хорошее против всего плохого. В спектакле у Насреддина иная интонация, а знакомая история переворачивается — спасение возлюбленной уже невозможно. Ходжа и здесь проворачивает делишки, но, скорее, по старой памяти, без лихачества и азарта, мимоходом — покупает ли ишака, утаскивает арбуз или спасает город от уничтожения. В его голосе печаль, обреченность и усталость от жизни — таков, кажется, и собирательный кинообраз самого Хабенского, озвучившего Ходжу. А в движениях куклы (актер Максим Кустов) — уравновешенность и собранность. Насреддин здесь — сознательный изгой, пророк с грустью в сердце, упорно идущий к своей цели.

Другое дело — Ишак, взявший на себя роль оруженосца и главного остряка спектакля. Если образ Ходжы Насреддина многим выросшим на блокбастерах Бекмамбетова незнаком, то в Ишаке они найдут отсылки к известным героям из анимации: к коню Юлию из цикла про трех богатырей или к ослу из «Шрека». Харизматичный, эмоциональный и сомневающийся, Ишак больше всех похож не на героя-формулу, а на обычного человека. В его речи иронично проскакивают цитаты из «Дяди Вани», вмешиваются другие осколки культуры будущего, и кажется, что в этом долгом походе он вот-вот спросит у Ходжи: «А мы уже приехали? А сейчас?»

Такой объемный образ Ишака складывается из-за поразительного совпадения актерского дуэта: с куклой работает Евгений Шавкунов, а озвучивает Евгений Миронов. Его голос — предельно разный, с крохотными деталями интонаций, на которые марионетка реагирует в таких же мельчайших подробностях движений. Ишак получается совершенно живой — скачет ли он, стараясь догнать любимую Кобылицу, или пытается улечься поудобнее между Ходжой и его женой. Или слушает эмира Тимура, поводя ушами, которые так и норовят превратиться в крылья.

Тамерлан здесь — рыцарь смерти, закованный в доспехи. Его финальные разговоры с Ходжой пересекаются с темой «Дневного дозора» о желании и невозможности удержать то, что тебе не принадлежит. По Насреддину, достигнуть бессмертия можно, не покорив мир, — к нему приходят с пустыми руками, познав свободу. Для Ишака эта долгая дорога и становится путем осознания свободы, которой еще в начале нагрузил его Ходжа. И хотя в этих многословных философских размышлениях, несомненно, важных для режиссера, герои вместе со спектаклем вязнут в конце, мысли о свободе выбора, озвученные марионетками, получают особенные смыслы.