«Сказка про последнего ангела». По произведениям Р. Михайлова.
Театр Наций.
Режиссер Андрей Могучий, художник Мария Трегубова

В Театре Наций худрук БДТ Андрей Могучий поставил уже второй спектакль. Называется «Сказка про последнего ангела».

«Дар напрасный, дар случайный, / Жизнь, зачем ты мне дана? / Иль зачем судьбою тайной / Ты на казнь осуждена?» — стихи Пушкина, сказки Пушкина… Да, у Могучего на сцене Театра Наций появится и Царевна-Лебедь, мелькнет и князь Гвидон. Но начнется спектакль «Сказка про последнего ангела» с мультяшной фигурки маленького чабана в папахе, сидящего с ружьем в долгом молчании, пока на мятом бумажном экране трансляцию футбольного матча не сменит хроника октябрьского переворота 1993 года. Зрители (мужики в ушанках, названные в программке «грибами») начнут мрачно расходиться. На задник опустится фотография дома на улице Гурьянова (его взорвали в 1999 году), но на фото дом стоит совершенно целый, да может, это и не он вовсе, может, многоэтажка в Чертаново из фильма «Гонгофер», в 1992 году снятого режиссером Килибаевым по сценарию Луцика и Саморядова.

Потом на сцену выйдет натуральная громадная курица, куда больше человеческого роста. Пройдет, медленно переставляя лапы, клюнет там и здесь — и удалится за кулисы. Оттуда выкатится яйцо. Простое, не золотое. Из яйца вылупится школьник, старшеклассник, в дурацкой синей форме 80-х. Курица снова появится, осмотрит место происшествия и недоуменно пожмет хвостом. Чабан голосом Лии Ахеджаковой расскажет историю — с непонятным значением — про то, как неким пожилым людям курочка снесла золотое яичко, а не очень большая мышь его разбила. После чего занавес опустится, и на нем будет написано «Антракт 3 минуты».

Пролог к спектаклю оказался единственной его частью без внятного сюжета, после него действие понеслось с резвостью хорошего детектива, что обычно не свойственно спектаклям Андрея Могучего, предпочитающего постылой нарративности ассоциативный монтаж сложных визуальных ребусов. Но сюжет новой «Сказки» совершенно отчетлив: три дурака, сбежав из дурки, пытаются добыть девицу-красавицу. Чтобы девицу ту найти, они должны совершить доброе дело, потом добраться на электричках до места, где девица скрывается, а там уже встречают их добрая Баба-яга, три медведя, Черномор и другие волшебные силы, одетые в скромную милицейскую форму. Есть и волшебный предмет-помощник: это старая тумбочка, а в ней — рукавица с тайной силой предков, которая поможет одолеть Зло.

Драматургическую основу спектакля составили тексты писателя-математика Романа Михайлова и киносценариста Алексея Саморядова (который был частью культового дуэта Луцик и Саморядов в 90-е). Каждый из этих совсем не ординарных личностей внес свою лепту в создание того мира, который родился на сцене Театра Наций (хотелось бы его генезис подробно обсудить с Андреем Могучем). Для театра же по их мотивам сценарий написал сам режиссер (с помощью Светланы Щагиной), и мне почему-то кажется, что нелепая смерть чудака Саморядова в январе 1994 года, то есть почти в том же самом 1993-м, в котором происходит все действие, получила свое непрямое отражение в смысловой ткани спектакля.

Визуально же соавтором сценического текста стала сценограф Мария Трегубова, и ее динамичные занавесы-заставки, дублирующие шизофреническую вселенную героев сказки, работают невероятно точно. Черный фон, черные двери, проемы, черный-черный, как грифельная доска, город, на стенах которого так удобно рисовать мелом «Боль-ница», — создают волшебное пространство преображения без изменения. Из этого пространства идет, в первую очередь, то ощущение жути, которое так непринужденно, даже весело, распространяет спектакль. В нем вообще много смешного. Зрители с радостью узнавания смеются на реплики племянника священника Леуся, которого трогательно и точно играет Глеб Пускепалис, сын известного актера. Анна Галинова, сыгравшая две роли — врача в психбольнице и бабушку царевны Оксаны, — тоже неизменно, каждой почти интонацией, вызывает смех. Антон Ескин в татуировке и с ушами Микки-Мауса, с искаженно высоким голосом и безупречно послушным телом тоже скорее смешон, чем страшен в роли наркомана Черного. Да и другие призраки и повешенные, запытанные, залитые кровью фигуры скорей театрально условны, чем достоверны, а вот, подишь ты, — действует. Смешно, но и страшно, вернее, не страшно, а именно жутковато… Как-то ненадежно, подсвистывает откуда-то из-под привычных театральных приемов синим таким опасным пламенем.

Главный герой этого путешествия в загробный (потусторонний) мир Андрей в спектакле сыгран близнецами Павлом и Данилой Рассомахиными, которые абсолютно похожи друг на друга и удачно воплощают как идею раздвоения, распада, фрагментарности, так и знаковое дублирование ролей рассказчика и действующего лица в повествовании.

Но самое ценное в этом спектакле, мне кажется, возникает из соединения сложного мироощущения и простого, даже наивного, трогательного рассказа. Три друга (на самом деле четверо — Андреев же двое) отправляются в поход за любовью с наивной верой в силу Бога, но во время второго антракта, который длится 15 минут (минуты отмеряет табло на сцене), актеры не уходят со сцены, и на фоне долгой проповеди Леуся о вере, любви, добре, изменении отношения к людям, зрители волей-неволей (в зале же горит свет, спектакль идет четыре часа) тянутся к выходу — кому в туалет, кому покурить, кому воды попить. Обычные жизненные нужды всегда оказываются важнее.

Спектакль Могучего вовсе не дидактичен, да и очевидного смысла у него нет, как нет его у «Курочки Рябы», о чем нам напомнили еще в прологе. Сказка, которую мы можем рассказать о нас самих, включает много чего сразу, а главное, оформляя наши ощущения, создает территорию общего смысла. Его необязательно формулировать, можно просто чувствовать. Сознавать его наличие. Удивляться. Даже радоваться. Но все же скорее поеживаешься. Ужас вообще-то.

Очень хороший спектакль поставил Андрей Могучий.