«Укрощение строптивой» в Театре наций


«Укрощение строптивой» в Театре наций в постановке Романа Феодори – история о том, как человек, скованный чувством собственного несовершенства, погружается в стихию безоглядной игры, срастается с выбранной по случаю маской, перерождаясь в существо, самому себе незнакомое.
В пьесе Шекспира сюжет о том, как расчетливый Петруччо усмирил задиристую Катарину, по прихоти развлекающегося лорда бродячие актеры разыгрывают перед медником Слаем, едва проснувшимся после ударной пьянки. В спектакле Театра наций комедию Шекспира ставят в воинской части, где-то на флоте, по случаю какого-то официального праздника. В этом смысле завязка сюжета напоминает пьесу Александра Архипова «Остров мирный», где солдаты, забитые муштрой и дедовщиной ставили «Ромео и Джульетту». Но если у Архипова трагедия в литературе рифмовалась с трагедией в жизни, а театр становился источником смерти, то в спектакле Театра наций, наоборот, радость игры освобождает от страха, сглаживая иерархию тоталитарной системы.

Фокус с армейским праздником позволяет сделать героями тех, кто на эти роли, казалось бы, совсем не годится. В армии мало женщин, и Бьянкой становится местная красотка –фельдшерица (Ольга Цинк), а упрямицей Катариной – нелепая, нескладная, маленькая повариха (Чулпан Хаматова). Ее будущая Катарина похожа на растаявшую снежную бабу – огромный белый халат, в который легко можно спрятать колени, если сидишь на корточках; длинный, как печная труба, белый колпак. Картину довершают дурацкие массивные очки на бледном, растерянном лице и тоненький голосок, которым бедная повариха пытается произносить блестящий текст шекспировской фурии. Из рук испуганной поварихи валится все, а ладошка скользит по лицу партнерши – пощечину эта, местного пошиба, Катарина дать точно уж не в состоянии. За ней сочувственно наблюдают молодые вояки – будущие Гортензио, Гремио и прочие. Ей суфлирует начальник, самодеятельный режиссер и по совместительству исполнитель роли Баптиста. Постепенно повариха из далекой армейской части превращается в Катарину – Петруччо сдергивает с нее колпак, и обнаруживается копна рыжих непослушных кудрей; она снимает халат, а под ним синее облегающее тоненькую ладную фигурку платье. Катрина берет в руки хлыст, и если, поначалу, сама боится своего неуправляемого оружия, то со временем начинает обращаться с ним довольно ловко. Постепенно суфлеры становятся не нужны, воображаемая средневековая Италия теснит военную неприглядность, а бывшая повариха гневно кричит своему будущему укротителю: «Я Катарина!», и тут же, на секунду, сама себе удивляется «Я Катарина?».

Петруччо (Рустам Ахмадеев) под стать такой Катарине: на роль лихого молодца здесь выбрали самого скромного, долговязого очкарика, типичного салагу. Он также зажат, как и партнерша, и, к тому же, - боится приближаться к женщине. С ним тоже происходит превращение – но несколько иного свойства: если забитая повариха открывает в себе властный характер и великолепие привлекательной женщины, то Петруччо научается любить.

Сложная задача постепенного перевоплощения человеческой природы пока в спектакле не решена в полной мере: радость игры еще не осознана, а открытия Катарины и Петруччо слишком умозрительны, тонкости самого перехода из одного состояния в другое тонут в механическом исполнении отдельных сцен. Да и комическая природа текста в столкновении с современном юморе в его нехитром бытовании теряет в своеобразии. Соревнующиеся в своем богатстве женихи делают это в стиле рэп и в стиле поп, а в тексте, адаптированном Дмитрием Быковым, то и дело мелькают слова «финиш» или «трэнд».

Тем не менее, спектакль не слишком заботится о том, чтобы было просто смешно и чтобы не обмануть ожидания зрителей, пришедших вечером на комедию. Возможную излишнюю антрепризность блокирует, в первую очередь, оформление сцены, а также костюмы, сделанные в стиле минималистского трэша (Даниил Ахмедов). Гигантские плиты из гофрированного железа съезжаются и разъезжаются, то превращаясь в забор, то образуя что-то наподобие палубы со снастями, лестницами и переходами. Железные клетки и перегородки служат балконами, на которых пылкие молодые люди объясняются Бьянке в любви. В армейском спектакле костюмы сделаны из подручных средств – например, свадебное платье Катрины склеено из бумаги и надувных шаров, которые невеста в ярости лопает прямо на себе.
Фото: theatreofnations.ru/С. Петров
Фото: theatreofnations.ru/С. Петров
В спектакле само укрощение оказывается под сомнением – Катрина добровольно сдает позиции, почувствовав не силу, но любовь своего укротителя. Голодная и уставшая, она дремлет на пошатывающейся палубе. Тихий Петруччо бережно гладит ее голую пятку, медленно двигается пальцами чуть выше, прикладывает ее белые пальчики к своей щеке. Проснувшаяся Катарина боится пошевелиться – ее быстрый испуг сменяется на озарение: теперь она точно знает, что ее любят. И все ее превращение, вся покладистость и предупредительность – лишь желание угодить любимого человеку. Впрочем, любовь Катарины не исключает хитрости: в том, как внезапно, уже в самом финале, она бросает счастливому и гордому Петруччо «Иди сюда!», пугаясь своего прокола, есть прямой (опять слишком прямой и умозрительный) ответ на вопрос, кто кого укротил.

В «Укрощении строптивой» Романа Феодори есть еще один сюжет, во многом, самоироничный. Натужные армейские репетиции то и дело прерываются бенефисными выходами еще одного персонажа – вернее, в программке он обозначен как «Шесть персонажей в поисках автора». Ольга Волкова выходит то в костюме Лира, то с черепом Йорика, то в розовых одеждах скорбной Джульетты. Она втыкает в сцену табличку с названием очередного шекспировского шедевра, и начинает играть – играть как полагается: с завываниями, со страданиями, с соответствующей музыкой и т.д. Каждый такой выход – ее отчаянный спор с творящимся на сцене: с «вульгарным натурализмом» и со смешением жанров. Этот внешний, театральный сюжет, все время снижает пафос и уводит в спектакль в сторону от разухабистой комедии. Правда, в финале защитница Шекспира все-таки принимает ранее чуждое ей искусство, поверив в окончательное перевоплощение героев.