Говорят, как корабль назовешь, так он и поплывет. Ее имя, а также надежда, любовь и бесконечный оптимизм и ведут Веру ВОРОНКОВУ по жизни. Год назад она пережила непростой период и даже подумала попрощаться с профессией. Но поняла, что не в состоянии жить без нее. Работа всегда была приоритетом. При том что у актрисы двое детей, и она никогда не испытывала недостатка в любви и внимании со стороны мужчин.

Вера, ты неисправимая оптимистка. Мне кажется, что даже и не меняешься в этом смысле с годами…

Я уже, к сожалению, исправимая оптимистка, но я легко восстанавливаюсь после минут уныния. Увы, мы заквашены не так, как наши родители. У меня недавно ушла последняя тетя, которая за месяц до девяностолетия сказала своей дочке: «Катя, что-то меня оптимизм покинул». А моя мама до сих пор жизнелюб, хотя ей девяносто четыре года.

А в детстве или юности, когда все кажется очень острым, у тебя не было минут непереносимого отчаяния, сильных обид, переживаний?
В общем, нет. У меня было отличное детство, хотя мы жили с мамой в дальнем Подмосковье, в Барыбине, где была очень жестокая жизнь вокруг. Я же в девять лет начала заниматься танцами. В нашем коллективе была совершенно особая атмосфера. Мы приходили туда в четыре дня и уходили в десять вечера ежедневно. И я очень рано поняла, что театр останется в моей жизни. У нас была замечательная руководительница Юлия Васильевна, жена директора клуба «Заря коммунизма». Она создала успешный народный коллектив, мы выступали в Москве, несмотря на то что находились в шестидесяти километрах от столицы. У Юлии Васильевны было четверо детей, но как только они с мужем расстались, ее очень быстро «съели», и она уехала на Кубань. Это было мое первое знакомство с театром изнутри. Она сформировала в нас всех личностей. Так что все, что происходило со мной в детстве, с одной стороны, способствовало моему оптимизму, а с другой, я рано поняла, что творческая история может быть несправедливой.

А мама проявляла строгость?

Нет, я всегда была старшей по отношению к маме, несмотря на то что родилась у нее в сорок один год. Я рано повзрослела, самостоятельно принимала решения. В девять лет
сама пошла заниматься в этот коллектив, случайно увидев его выступление, и перевела себя в другую школу, в ней учились все, кто там танцевал. Мама очень хотела ребенка, поэтому, естественно, потакала мне во всем, невероятно раздражая своей заботой, например, тем, что приезжала меня встречать из ДК. А у меня уже романы были, и мы гуляли так: я шла впереди со своим мальчиком (я училась в четвертом классе, он в восьмом), а сзади – мама с его другом. И она не успокоилась, точно так же ходила и когда мне исполнилось пятнадцать. Поэтому в восемнадцать лет я уехала из дома. Но даже после моего замужества и рождения сына мама наседала со своей заботой. Это ненормально, когда человек все свое назначение видит в ребенке. Но она до сих пор считает, что ее жизнь удалась, хотя ни любимой работы, ни семьи. Думаю, эта вера в удачно прожитую жизнь и дает ей силы. И это – счастье. И ее, и мое. Потому что так долго оставаться ребенком – счастье.

А папу ты не знала?

Нет, никогда не видела. И меня это вообще не волновало, я не ощущала ни своей ущербности, ни какого-то особого интереса.

Ты пользовалась успехом у мальчиков и в школе?

Я там была «основной», но при этом дружила с двоечниками. Мальчики передо мной преклонялись, прямо скажу, а с девочками мне было совершенно неинтересно. Но с одноклассниками я только дружила, нравились мне всегда парни постарше, пока сама молодая была. (Смеется.)

Как ты от танцев повернула к театру?

Нам было лет по четырнадцать, когда Юлию Васильевну «ушли». Но еще в конце ее работы она ставила с нами хореографические спектакли с уклоном в драму. Это увидел один человек, приехавший из Москвы, который потом и организовал с нами театральную студию. Однажды на спектакле в Москве кто-то подошел и сказал мне, что надо поступать в театральный институт. Я поняла, что надо, и поступала бесконечно.

На какой год поступила и чем занималась это время?

Поступила я на четвертый год. После первого провала пошла в полиграфический техникум, мне нравилось водить свою группу в кино. Мы сваливали с уроков и смотрели практически все выходящие фильмы в кинотеатре «Прага», наш техникум находился рядом. У нас на курсе училось всего три мальчика, и в результате один стал продюсером, довольно известным, второй – оператором, третий – певцом. Они все считают, что это я повлияла на их судьбу, что очень смешно, но приятно. В общем, я техникум бросила и пошла работать в Театр им. Моссовета уборщицей. Сергей Юрский, однажды увидев меня, спросил: «Вы хотите поступать? Ну, почитайте что-нибудь». Послушав, он сказал: «Вам будет сложно, но попробовать надо». У меня
непонятная внешность, то ли еврейская, то ли армянская, то ли итальянская. Он сам это прошел  и все понимал. Действительно, несоответствие внутреннего содержания и внешности преследует меня.

Долго ты проработала уборщицей?

Полгода, потому что я познакомилась со своей нынешней и многолетней подругой Еленой Владимировной Марковой, она в тот момент была администратором малой сцены.
Я себя зарекомендовала как уборщица (улыбается), и она меня пригласила к себе. Так я стала пожарным Малой сцены и помощницей администратора. Малая сцена Театра Моссовета была в те годы невероятно популярным местом. Лучшие режиссеры ставили там спектакли: Кама Гинкас, Гарий Черняховский, Алексей Казанцев… В «Фабричной девчонке» на сцене стояло много кроватей. И мы, работающие там и поступающие «в артистки», по ночам забирались на эти койки, сначала читали до умопомрачения свои программы друг другу, а потом спали. Это было прекрасное время.
То, что я так долго штурмовала театральные институты, оставалось моим комплексом, пока не познакомилась в работе над спектаклем «Аудиенция» в Театре Наций с Инной Михайловной Чуриковой и не узнала, что она тоже поступила на четвертый год. А она для меня королева сцены. Инна Михайловна – уникальной судьбы человек, но ей повезло, потому что она встретила Глеба Анатольевича Панфилова, с которым они не только супруги, но и соратники. Она абсолютно его муза, но еще неизвестно, кто кому больше дает, я с наслаждением за ними наблюдаю
вот уже два года, с момента начала репетиций спектакля. И понимаю, кстати, почему я не замужем.(Смеется.)

И почему?!

Нет во мне, видимо, женского ума, умения создать в мужчине иллюзию, что он всегда главный, а ты ведома.

Но ты же побывала замужем и много раз…

Да, побывала, официально два раза, реально – четыре. Разве это много? Я просто очень любознательная. 

Первый муж – твой сокурсник Константин Чепурин?

Да, но он не был сокурсником, мы с ним снимались в нашем первом фильме в конце института. Костю я увидела, учась уже на третьем курсе. Смотрела показ второкурсников мастерской
Брусникина и Козака. И он играл так, что в перерыве я подошла к нему с комплиментами. Он, по обыкновению читая книжку, сказал спасибо. Костя был очень стеснительным, начитанным мальчиком из Одинцова. Там прошло и мое раннее детство, а позже я каждое лето приезжала туда в наш фамильный дом. Наши дома стояли по соседству. Но мы этого не знали. А потом, уже на съемках, начался роман. Я окончила институт, и мы пришли во МХАТ уже мужем и женой.

Сколько лет вы продержались?

Восемь. Видимо, это моя цифра. Мы четыре года жили вместе до появления Вани и столько же после.

А почему расстались?

Как мы написали при разводе: «Отношения себя исчерпали». Это же тяжело, когда человек не берет на себя ответственность. Правда, он и предупреждал об этом, был честен. Просто когда появился ребенок, все обнажилось. Стало понятно, что надо либо на себе все тянуть, заниматься его талантом, либо собой. Я всегда считала, что Костя талантливее меня. Он и играл, и песни писал, и рисовал. Но тем не менее я тоже хотела многого. 

Но потом ты еще не раз выходила замуж…

Для того чтобы нормально работать, мне необходимо состояние влюбленности. А быть замужем приятнее. (Улыбается.) Но тот факт, как у меня менялись мужья, говорит о том, что это не главная составляющая моей жизни. Хотя, как и все, я влюблялась и разочаровывалась. Любое состояние непокоя хорошо для творчества. Фанни Ардан говорит, что когда мы счастливы или страдаем, то живем, а в остальное время наша кардиограмма – прямая линия. Но вся моя жизнь подчиненане поиску мужчин, а работе.

Ты никогда не держалась за мужчин?

Никогда! Поэтому я одна. Но для меня расставание – всегда проблема. Я никогда не могу поверить, что все закончилось, утекло сквозь пальцы и впиталось в песок. Пытаюсь убедить себя, что все можно реанимировать, а это совершенно бесполезная вещь. Надо вовремя отпускать, но я не умею.

Рождение детей, как и любовь к мужчине, тоже было для тебя творческим стимулом или ты на время сосредотачивалась только на них?

Я же актриса, всегда погружаюсь во все. И в роль мамы тоже – два раза по полтора года. (Улыбается.) Каждый раз пыталась быть идеальной, особенно с Машкой, которую родила в сорок три года. Но уже через неделю работала, как и с Ваней.

Чем занимается Ваня?

Он звукорежиссер. Окончил ВГИК. Это во многом было наше с Костей решение. Мы не хотели, чтобы он стал актером, хотя в какой-то период его посещали такие мысли. Звукорежиссер – это все-таки мужская профессия. Со временем он увлекся, сейчас занимается монтажом дубляжа.

Знаю, что Маша учится во французской школе. Почему? Тебе нравится язык, ты его знаешь сама?

Мне очень хотелось для дочери европейского образования. Французское оказалось доступнее: и по цене, и по дальнейшим ступеням обучения. Высшее образование во Франции бесплатное. Я не знаю язык. Начинала учить с Машей, но она меня быстро обогнала, и я все забросила.

Ты почти всегда, кроме последних нескольких лет, была замужем. А сейчас у тебя период долгих романтических отношений. Тебе так больше нравится?

Да, сейчас у меня первая свобода. Видимо, статус невесты уже исчерпал себя в моем возрасте. (Смеется.) Меня не интересует стабильность, мне важно состояние влюбленности.

Ты выглядишь намного младше своих лет. Какие у тебя сегодня отношения с возрастом, не заставляют ли цифры задумываться или расстраиваться?
Заставляют не цифры, а люди. Я всегда выглядела моложе и ощущала себя так же. Когда мне исполнилось пятьдесят, мне стали очень многие звонить со словами: «Ой, ты не бойся, это не страшная цифра!» А я вообще не понимала, о чем они. У меня тогда все было чудесно, а потом печальные события в личной жизни совпали с событиями в профессии. В прошлом году я сломала ногу. В начале спектакля «Барабаны в ночи» в своем театре я упала. В антракте пошевелила ногой, подумала, что если б был перелом, я чувствовала бы сильнейшую боль, и продолжила. В общем, три с половиной часа на ней прыгала. Нас так учили: если не умер, то должен играть. Мне всегда казалось, что мое положение в театре непоколебимо, но пришлось убедиться, что незаменимых нет. Я тогда даже пыталась закончить с профессией. Просто думала, что могу без нее, а оказалось, что нет, и не хочу.

Тебе ввели вторые составы?

За десять минут. Нельзя было по-другому. Ведь театр – это производство. Но наступила переоценка. Так хотелось верить в собственную исключительность… Сейчас профессионализм не считается достоинством. А мы еще застали гигантов. К счастью, еще кое-кто остался. Мне повезло встретиться с Инной Михайловной Чуриковой. Для нее профессия – это служение, избранность. Такие, как она, еще верят в тех Богов, и я тоже. Но все это почти ушло, тоже стало не модным, не престижным. Проблема чеховских трех сестер: «Мы знаем много лишнего». Это сейчас никому не нужно, и лучше забыть то, что знал, тогда будет проще – играй похуже. Но я не могу себе этого позволить, меня так учили.

Ты много играешь не только в своем Театре им. Пушкина, но и удачно на стороне. Чего стоит одна Маргарет Тэтчер в «Аудиенции»!

Да, я стараюсь не сидеть на месте. Вот только что ввелась в спектакль «Утопия» в Театре Наций. А Тэтчер – это моя любовь. Я прочитала о ней все, что можно было найти, и совершенно ею очарована. Она абсолютная женщина, которая подчинила себе весь мир. Спала четыре с половиной часа в сутки, при этом всегда роскошно выглядела. Ее очень любил муж и всячески поддерживал, она была одержима своей страной, служением. Тэтчер могла сказать: «Джентльмены, я училась в школе для девочек, поэтому теперь отойдите и извинитесь». Но могла и сумкой драться, и выпить. Когда вышла премьера, стали говорить: «Что это за Тэтчер такая разнузданная?!» – но переводчик пьесы Юрий Голигорский делал с «железной леди» несколько
интервью и рассказывал, что она действительно могла легко опрокинуть стакан виски и при этом не пьянеть.

У тебя есть прекрасные работы в лучших картинах режиссеров с большой буквы – в «Рае» у Андрея Кончаловского, в «Любовнике» Валерия Тодоровского. Ты могла стать нашей Фанни Ардан. Хотя еще все возможно…

Я не стала звездой в полном смысле этого слова, потому что не амбициозна и не тщеславна. И, наверное, более, чем нужно, порядочна, чтобы использовать ходы, которые предлагает тебе жизнь. Я не смогла.

Ты всегда говорила, что главное оставаться женщиной и не обабиться. В твоем понимании, что значит обабиться?

Это когда превалируют не вертикальные проблемы, а горизонтальные, когда начинает волновать, что ты поел, купил, надел, что у тебя есть в доме. Обабиться – значит начать
обращать внимание на антураж, внешнюю успешность. Да, я ищу море, солнце, музеи, экскурсии. Но я не ищу магазины и ради еды не поеду в Италию.

Но ты живешь в красивой и немаленькой квартире. И, как я вижу, тебе не все равно, в каких отелях останавливаться на отдыхе…

За квартиру спасибо Машиному папе (Сергей Петрейков – режиссер и продюсер «Квартета И». – Прим. авт.). А гостиница на отдыхе для меня – все равно забота о душе. Если я буду жить в плохом месте, то буду переживать, но если мне предложат выбор – шуба или сыграть спектакль, я выберу спектакль. Каждый мой спектакль «Страница №50» в Центре Высоцкого с Костей обходится мне в минус семьдесят четыре тысячи, потому что я играю его за свой счет, но я буду продолжать. Хороший отдых я позволяю себе два раза в год, это дает силы для работы. Но я еду кататься на лыжах не в Куршавель, а в Валь Торенс – там склоны лучше, хотя нет такого пафоса, и получаю от этого удовольствие. Любая благополучная жизнь – это понты для меня. Я не то чтобы вся такая эфемерная (смеется), но выбор всегда делаю в пользу наслаждения души.