Под занавес года вышла, может быть, самая яркая его премьера. Такой масштабной фрески о новом времени не появлялось с конца 2013-го – со времен богомоловских «Карамазовых» в МХТ. Муся Тотибадзе как Снегурочка, Лия Ахеджакова как человек с ружьем, «Белые розы» как поминальный плач – Андрей Могучий не воспроизводил обстановку, быт и стиль 90-х. Он сочинил вселенную, функционирующую по законам постсоветских 90-х. И вселенная эта ожила.

Туман. По туману плывет лодка. На веслах – митек в ушанке, рядом – Снегурка в кокошнике. Темнота.
Роща. Среди берез сам собой зажигается экран с футболом. На пеньках сидят митьки в пальто и ушанках – смотрят. Позади них – царь Берендей в шапке и кафтане. Экран глючит. Кадры штурма Останкино. Берендей вглядывается в экран. Темнота.

Алексей Саморядов, чья сказка дала название спектаклю, – сценарист. Много писал в соавторстве с Петром Луциком, оба что-то важное понимали про 90-е и оба рано ушли. К тексту Саморядова Андрей Могучий и его соавтор Светлана Щагина добавили рассказы Романа Михайлова – питерского математика, профессора РАН и самодеятельного режиссера. Но сценарность осталась: этот спектакль лучше всего описывать не сценами, а кадрами, скриншоты которых не просто остаются – они как-то «распаковываются» в памяти, заполняя все больший объем. Художник Мария Трегубова уже работала с Андреем Могучим, но в этот раз она словно растворяется в его режиссуре: не только перемешивает свободу и разруху 90-х с приметами Берендеева царства, но воспроизводит дух постановок Могучего, сделанных им в 90-е – начале нулевых вместе с Александром Шишкиным-Хокусаем. То есть Трегубова делает свой уникальный спектакль, который одновременно становится оммажем «Формальному театру» и всему питерскому андерграунду. Прямая цитата появляется только однажды – финальный кадр повторяет знаменитую «Школу для дураков».

У вселенной Могучего-Трегубовой своя космогония и свои мифы. Есть даже свой человек с ружьем – он охраняет этот мир, сидя в углу темной сцены и рассказывая зрителям, как тут все зародилось. А примерно так: снесла курица золотое яичко, дед бил-бил, не разбил – дальше вы знаете. Приглядевшись и прислушавшись, в человеке с ружьем можно узнать Лию Ахеджакову. Только приглядываться некогда: по сцене степенно вышагивает белая курица с черным гребешком. Обычная курица, метра три в высоту. А потом выкатывается яйцо. В нем сидит парень в школьной форме из 80-х. У него на рукаве нашивка: книга, источник знаний. Он веселый и кудрявый, точно Иван-дурак. Зовут его Андрей Самойленко, и он бодро рассказывает, как жил с тетей Надей в большом доме (блочно-панельный монстр во всю сцену мелькнул в одном из кадров), пока однажды его не вышвырнули из квартиры, объяснив примерно следующее: «Ты, сука, здесь больше не живешь». На белом отрывном календаре можно разобрать число: 11 марта 1993. Сердобольная милиция сдает героя в психушку, а там такая же сердобольная врачиха помещает в палату к «нарикам». Но это пока не те «нарики» – те, которым приносят героин, во главе с Черным (полуголое тело Антона Ескина покрыто татуировками, а глаза кажутся белыми) живут в другой палате.

«Сказка про последнего ангела» убеждает, что 90-е и правда были волшебными
Фото: Пресс-служба Театра Наций/Ира Полярная

«А я опять задумчиво бреду / с допроса на допрос по коридору / в ту дальнюю страну, где больше нет / ни января, ни февраля, ни марта» – строчки Бродского, написанные в тюрьме, имеют прямое отношение к психушке, где (видать, после таблеток) Андрей Самойленко уже не один, он раздваивается (актеры-близнецы Данила и Павел Рассомахины). Кстати, в «Школе для дураков» Могучего героев тоже было два. Тюрьма – психушка – школа – в советском обиходе эти особые учреждения пусть неявно, но рифмовались («Я отправлю тебя к психиатру», – обещала наша первая учительница двоечнику за то, что он рисовал на парте). Вот и календарь на пожарном занавесе, каждый отрывной листок которого имеет свой узор, тоже особый – дни на нем идут не подряд, а потом и вовсе превратятся в сплошные пятницы. А потом вдруг черный занавес, у которого стоят больничные койки, приподнимется. Тогда один Андрей метнется вглубь, к свободе. А другой останется стоять, разглядев за этим занавесом, точно такой же, и то же число на календаре. Только вместо коек – длинный стол и лавка. А потом уплывет и этот занавес, но за ним окажется третий. Та же черная кирпичная стена, уже нерушимая. И неизбывная тоска Свидригайлова, опасавшегося, что на том свете, может, ничего и нет, кроме знакомой баньки с пауками, накроет не только обитателей психушки, но и зал.

Впрочем, Андреи поначалу не унывают, вот только есть не могут – кормят их через вену. Зато находят друзей: пухлого Игната (Павел Комаров) и высоченного Леуся (Глеб Пускепалис), дядя которого был священником, а племянник, выйдя на свободу, хочет не только служить мессы, но и прямо творить чудеса. Он обещает Андрею найти Оксану – ту паву, что нет-нет да и проносится среди больничных коек (ковер-самолет этой Снегурочке, похоже, заменяет сегвей). С Оксаной Андрей перемолвился в восьмом классе двумя фразами («Вот у меня яблоки», «А я не хочу») и с тех пор писал ей письма, а потом жег их во дворе.

Героин приносили по пятницам – упругая фраза из названия рассказа Романа Михайлова то и дело повторяется, каждый раз стреляя как пружина. Ну, конечно, Андрей попадет туда – в палату к злобному Черному. Врачиха отдаст его на растерзание за то, что помешал санитарам бить больного старика. И «Белые розы» на всю мощь, и младенцы в кюветках на видео – все смешается в один кошмарный митьковский комикс.

Но Андрей сбежит, прихватив Игната. Они доберутся до Леуся, который теперь живет в Минске, и есть у него тумбочка, и это на самом деле не тумбочка, а священный алтарь. Приключения этих троих и их путь к Оксане стоит описать как новые жития. Играют в документальной манере, чуть приправленной волшебством, так что зритель верит, что толстый неряшливый Игнат, может, и правда ангел. А убийственно серьезный Леусь в панаме вместо митры чудо-священник. В одной из сцен он, кстати, так увлекается, проповедуя высшую любовь вокзальным проституткам, что в зале Театра Наций объявляется антракт. Но никто почти не уходит, потому что к исходу второго часа грань стерлась и большей части зрителей кажется, что они не вне, а внутри.

А потом запредельная (то есть потусторонняя) бабка, она же соседка, она же страж вселенной Лия Ахеджакова, подскажет им дорогу в ресторан, где Оксана еще вчера была официанткой. Андрей окажется сильным, смелым и друзей защитит. И Оксану встретит. А как не встретить? «Там же уже не заблудишься», – скажет Игнат.

И всем все удастся: жизнь, любовь, свобода. Только выйдет немного косо. Как тема сочинения «Кем я стану через 10 лет», которую выводит на доске Снегурочка в короткой форме. У косой доски в покосившемся (вот-вот упадет прямо на зал) классе из «Школы для дураков». А потом все исчезнет, и в черной пустоте Ахеджакова снова в папахе и с ружьем расскажет про последнего ангела, которому мужик с отчаянья перерезал горло. Но мы-то знаем теперь, что ангел жив. Это он, чумазый, в кургузом пальто и ушанке, где одно ухо вверх, а другое всегда вниз, вышел в прологе на авансцену, встал на табуретку и сипел нам что-то без звука. Но теперь мы его наконец услышали! Могучий услышал и нам рассказал.