«Борис Годунов. Сны» - версия пушкинской драмы от Петра Шерешевского о носителях власти и их внутренних саморазрушительных демонах - разворачивается в локации типичного школьного спортзала, как символичного персонального ада заглавного героя. Декабрьская премьера от Театра Наций, насыщенная символами, постмодернисткими смыслами, одновременно вызывает и приятные эстетические чувства, и желание остро полемизировать с авторами постановки по ее контексту и идеям. 

Прежде всего надо понимать, что гениальный «Борис Годунов», выданный нам Александром Сергеевичем, не является при всех точностях и попадениях исторической хроникой событий, потрясших Российское государство на рубеже XVI – XVII веков. Реальный Борис Годунов наверняка бы ухмыльнулся, увидев каким его изобразили в пушкинской драме. Пушкину же было интересно представить именно своего, внутренне мятущегося царя, в котором современники очень точно уловили черты другого самодержца, совесть которого была действительно нечиста после совершенного переворота и фактически одобренного отцеубийства – императора Александра 1. То есть писалась  «Комедия o настоящей беде Московскому государству, o царе Борисе и о Гришке Отрепьеве», как первоначально называлась пьеса, со вполне прозрачным политическим посылом и в конкретной исторической обстановке 1825 года, накануне выступления декабристов. Однако, сочинение получилось настолько масштабным,  вскрыло столько глубинных пластов русской исторической жизни, афористично сформулировало целый ряд неизменных характеристик в судьбе России, что в принципе неудивительно обращение мира кино и театра к этому сюжету и его попытки осовременить. 

Из последних неклассических постановок вспоминается, как в 2011 году кинорежиссер Владимир Мирзоев перенес «Бориса Годунова» в одноименном фильме в современную Москву, где пока разные «кремлевские башни» сталкивались между собой, внесистемный опозиционер Григорий Отрепьев агрегировал вокруг себя недовольных и возглавлял их через прямой мятеж при зарубежной поддержке. На фоне вспыхнувших тогда на Болотной площади «белоленточных» протестов смотрелось провокационно, а может наоборот предупрежающе. В спектакле Петра Шерешевского таких явных ассоциаций и сравнений мы не увидим, и «Борис Годунов» идет с разворачивающим пояснением «Сны»: проходит своебразный, посмертный суд, в котором властитель с наскоро зашитым на спине пиджаком, как и положено у мертвеца, должен проживать уже прошедшие события без возможности изменить их. Ход может быть не новый, но позволяющий расширить и арсенал средств, и возможности эмоционально зацепить зрителя. Отсюда и столь понятный каждому школьный спортивный зал, и персонажи, отображающие жесткую школьную иерархию – фактически это история борьбы за власть, возможная как в государстве, так и в микроколлективе.  

Пыткой для Бориса Годунова (Игорь Гордин), похожего на директора школы, становится именно невозможность изменить исход своего правления, который он вынужден проживать вновь и вновь, видеть собственные заблуждения и присутствовать невидимым для других свидетелем интриг и предательств соратников. Единственнно, что есть возможность произносить дидактическим тоном раскаяния и оправдательные речи, обращаясь к детям – аллюзия на библейских «малых сих», то есть к народу как пастырь. Причем, это те самые знаменитые монологи царя Бориса, но произносятся они специально без класического пафоса, со смещенными смысловыми акцентами, но от этоготрагизм главного героя лишь усиливается. 

Выстроенной им чиновной вертикали в скучных костюмах и с косноязычной речью – великолепен тут хамелеонистый Василий Шуйский (Сергей Беляев) – вызов бросает новая генерация, жаждущая власти и всех прилагаемых к ней бонусов. Буквально из грязи в князи рвётся Гришка Отрепьев (Данил Стеклов), напоминающий своей дутой крутостью рэперов отечественного извода. Авантюрист, живущий распираемыми изнутри его страстями, оказывается сильнее всей отлаженной системы власти Бориса, благодаря угадыванию ее болевых точек – того самого «мнения народа» у Пушкина. Ему под стать невероятно манкая Марина Мнишек (Юлия Хлынина) – она даже сильнее властолюбива,стервозна и сексапильна, пластична, и буквально завораживает глубоким контральто как самозванца, так и зрителей. Вообще, при эпатажной балаганистости действия актерский ансамбль тонко и очень остро чувствует пушкинский текст: эффект его величественности и цельности лишь оттеняется удачными неавторскими репликами и жонглированием смыслами. 

Режиссерпозволяет актерам детализировать свою игру через язык телеспектакля, с крупными планами и сменой кадра. Он раздвигает пространство и периодически переносит действие за сцену, в раздевалку и душевую при школьном спортзале. Здесь уже через видеопроекции зрители видят то, что обычно люди пытаются скрыть – диссидентские разговоры, животный секс и неприятные самим себевнутренние диалоги. При всей неординарности режиссуры, всех использованных приемов и методов, благодаря которым в пушкинской драме были подсвечены и заискрились те грани, что может скрадывались в классических постановках, ряд моментов и положений вызывают вопросы и даже возражения. 

Ну, не стыкуется в одном пространстве идейное наполнение и основное авторское (в данном случае самого Пушкина) послание «Бориса Годунова» с его же знаменитыми строками «К Чаадаеву», наполненными освободительным гражданским пафосом, в хорошем смысле этого слова! Режиссёр, конечно, объясняет подобное сращивание вполне логично одновременным  присутствием этих мыслей в голове самого Александра Сергеевича. Но в данном случае получается некий идейный кадавр - ощущение инородности не может скрыть даже прелестный детский хор в финале, исполняющий стихи про «обломки самовластья» в стиле школьных уроков пения. Индульгенция у подобных режиссерских экспериментов, разумеется, есть - постановка все же по мотивам... Однако, если Петр Шерешевский хотел сделать из «Бориса Годунова» философско-психологическое размышление о природе власти в виде посмертного сна правителя, мучимого грехами и осознанными ошибками, то финальная песня больше похожа на некую обязательную фрондерскую эпатажную позу. Наверно, ее демонстрация и будет воспринята в той творческой тусовке, которая в немалой своей части перелоцировалась из России и по-прежнему живёт иллюзиями о «правильной свободе» и недостойном ее «плохом народе», однако, зрители в лучшем случае скорее пожмут в недоумении плечами. Безусловно, хочется поблагодарить за свежее, яркое и заставляющее думать прочтение классического и такого мощного самого по себе произведения как «Борис Годунов», но вот пушкинский гений как раз таки умел чувствовать дух времени и отринуть догматическое восприятие реальности.