Журнал ТЕАТР. – о спектакле Алексея Франдетти и фильме Валерия Тодоровского.

Когда вышла на экраны картина Валерия Тодоровского «Стиляги», не скрывавшая, своей мюзикловой жанровой принадлежности, споров вокруг нее было немало. И раздражались, в основном, те, кто готов был принять реалии, отраженные в музыкальном фильме, за чистую монету. Дескать, ну не так все было на самом деле. Стиляг, мол, конечно, преследовали и запрещали, но не было такого, чтобы массы ходили исключительно строем и в черно-серой униформе, а немногочисленные выскочки щеголяли, пестрые, как попугаи.
Конечно, уж так прямолинейно не было. Да и в повести Юрия Короткова «Буги на костях», которая легла в основу сначала фильма, а теперь и спектакля Театра наций, таких прямых ходов и откровенно грубых, плакатных красок тоже не было. Но мюзикл любит как раз, чтобы было прямо, ценит простодушные и сильные сантименты, яркие краски и прочие, наиболее ударные в театральном арсенале способы воздействия на публику. А перед нами именно мюзикл, родившийся, к тому же, на сцене одного из самых известных и успешных драматических театров.
Режиссер Алексей Франдетти последнее обстоятельство явно не забывал ни на минуту. Спектакль, изобилующий танцами, вокалом и пластическими номерами, ловко чередующий, согласно жанру, массовки с дуэтами и соло, имеет еще и серьезную драматическую составляющую. Некоторые действующие лица даже способны дать настоящее «переживание». Где-то это идет в явный плюс. Скажем, Наталья Инькова — Катя (в другом составе – Дарья Январина) исполняет песню «Будь со мной» с такой степенью трагического накала, что невольно наворачивается слеза. Вот и Анна Галинова, играющая хамоватую, озлобленную мамашу девушки Пользы, как сменит в финале свое трагикомическое форте на мягкое лирическое пиано, да как возьмет на руки новорожденного внука, так и всхлипнешь, чего уж там. Напротив, Эмиль Салес – Мэлс, очень пластичный, очень выразительный, чей вокал отличается не столько мощью голосовых связок, сколько тонкой музыкальностью, слишком уж серьезничает на хите «Я то, что надо». Он играет в этот момент юношу, который и оробел от любви с первого взгляда, и полон решимости поменять участь. А синкопы рока и его мелодические «квадраты», тем временем ироничны, а мотивчик свингует без лишнего пафоса. И возникает противоречие.
Хотя, вероятно, самое ценное и интересное в этом спектакле то, что здесь на уровне самой драматургии сшибаются наши представления о бродвейском шике и местные реалии жизни. Ведь играется не только история рабочего парня Мэлса, который, влюбившись в отвязную девчонку Пользу, глубоко полюбил и эту музыку, и этот антураж, и это невероятное ощущение свободы, чувство обретения себя как отдельного от массовки человека. Играется же еще и чисто эстетический аспект! Все атрибуты рок-н-ролла – от одежды и походки, до музыки, танца и лексических разговорных особенностей – проникали в советскую действительность через такое количество внешних и внутренних преград, что, конечно же, являли собой искажение, сильную гиперболу. Недаром вернувшийся из США Фред сообщает своему другу Мэлсу, что там никаких стиляг нет, никто в таких попугаистых нарядах по улицам не ходит. А для Мэлса это прямой удар под дых, крушение Эльдорадо.
Агрессивно герметичная Совдепия ведь порождала немало и чисто эстетических «флюсов», когда ни одной грампластинки, будь то «Буги-вуги», песни Саймона и Горфункиля, записи «Битлз» или даже рок-оперы «Jesus Christ Superstar» невозможно было приобрести и пустить в обиход легальным путем. Осваивали, присваивали, исполняли в таких условиях не сами образцы жанра, а искаженное несвободой отражение, отчаянное преувеличение. Авторы спектакля в Театре наций прекрасно понимали, какую сугубо отечественную и с социальной, и с художественной точки зрения историю они будут играть.
Поэтому тоску по так называемым «бродвейским канонам» нам лучше забросить, куда подальше. Хотя артисты здесь демонстрируют минимум три умения, надобные для канонического мюзикла: хорошо поют, хорошо танцуют, убедительно играют характеры и состояния своих героев. А Эмиль Салес в роли Мэлса (в другом составе – Олег Отс) успешно освоил еще и четвертое умение – он играет соло на саксофоне и трубе. Однако нет в спектакле ни отлаженного до миллиметра кордебалета, ни чистоты музыкальной партитуры – музыка, как и в кинофильме, сборная, в ней рок-н-ролл соседствует с вполне российскими мелодиями и ритмами, да и танцевальные сцены собраны с разных жанровых территорий.
В этом, на самом деле, и прелесть, и очевидная художественная правота. Все – на прямом и ясном противопоставлении: «буги» стиляг и характерные танцы жителей коммуналки, стоящих в очередь в сортир со своими личными сидениями для унитазов; пышные, пестрые юбки, костюмы цвета «вырвиглаз» и мрачная рабочая униформа; потрепанная гармошка в руках у отца Мэлса и гладкий, золотистый саксофон у самого героя. Декорация Тимофея Рябушинского, стена во все зеркало сцены с надписями в духе 50-х годов и с граффити гораздо более поздних времен будто размыкает конкретные временные рамки в наши, казалось бы, куда более свободные, но так и не изжившие антитезы «здесь» и «там» времена. Стена поворачивается, и мы видим забитые рухлядью коммунальные коридоры, убогие пролетарские апартаменты. Но есть еще у декорации верх, второй, свободный от аксессуаров этаж – здесь порхают стайки девушек-стиляг, которых художник Анастасия Бугаева одела в пышные, яркие, исчерченные полосками юбки с белыми газовыми подзорами, и ходят мальчики с коками, облаченные в невероятные сочетания зеленого с красным, а клетчатого с однотонным. Здесь же, наверху происходит ключевой диалог высокопоставленного папы (Андрей Школдыченко) и сына Фреда (Александр Новин). Здесь Фред навсегда перестанет играть в несбыточное, а папа, напротив, вспомнит молодость и элегантно тряхнет стариной в каком-то фокстроте.
Хореографы Ирина Кашуба и Анатолий Войнов так же свободно тасуют стили, как музыкальный руководитель постановки Евгений Загот, у него даже живой оркестр соседствует с фонограммой – и все это органично, без грубых швов. Начинается спектакль с репетиции кондового парада физкультурников («Москва майская»), который в следующую минуту сметается пестрой рок-н-рольной компанией. Звучат хорошо знакомые хиты разных происхождений и времен: «Summertime», «Будь со мной», «Я люблю буги-вуги», «Пусть все будет так, как ты захочешь», «Желтые ботинки», «Король оранжевое лето». Во втором акте, когда отвергнутая Мэлсом Катя осуществляет свою идеологическую месть, хор в одинаковых черных одеждах с песней «Скованные одной цепью» выстраивается в проходах зрительного зала, и это по-настоящему страшно. А когда в финале Фред сообщает Мэлсу, что стиляги – это всего лишь порождение здешнего лимита на свободу и информацию, в сценическом поднебесье зависают ангелоподобные девушки в белых газовых платьях. Это очень красиво, герои поют легкомысленный «Шаляй-валяй», Мэлс выводит чудесное соло на саксофоне, и все это могло бы стать примирительной элегией. Но почему-то более похоже на поминальный хорал.
Греза героев о Бродвее не стала грезой постановочной команды о так называемом «бродвейском спектакле». Перед нами русский мюзикл, сами драматургическая и музыкальная ткани которого допускают некие поправки. Вот, как уже было сказано, несомненно одаренные Эмиль Салес — Мэлс и Анастасия Тимушкова — Польза (в другом составе – Дарья Авратинская) пережимают пока по части драматической игры и в ариях, и в дуэтах. В этом, как раз бродвейском законе непрерывного актерского самочувствия при пении и разговоре им, видимо, еще предстоит осваиваться. Вот и Александр Новин-Фред гораздо сильнее отыгрывает свое превращение в добропорядочного гражданина, чем пребывание в шкуре стиляги. Тоже – задача на перспективу. Даже многоопытному Игорю Балалаеву в роли папы Мэлса хочется пожелать более раскованного существования в музыкальной стихии его роли.
И, тем не менее, «Стиляги» – очень сильный спектакль. В простодушном жанре мюзикла он не только услаждает слух и глаз, не только выжимает смех и слезу, но на полном серьезе и с полным доверием к возможностям именно отечественного театра рассказывает неизбывно печальный сюжет о «месте действия». Театральная версия, на мой взгляд, достигает этой цели гораздо убедительнее, чем одноименное хорошее кино. Ведь Бродвей-то по-прежнему там. А мы – здесь.