Еврипид. «Электра». Театр Наций (Москва). Режиссер Тимофей Кулябин, художник Олег Головко. Серый кафельный пол, обшитые пластиковыми панелями стены, крохотная каморка для персонала, металлические кресла, лента выдачи багажа, несколько маленьких экранов и одно большое табло прилетов и отлетов. Чисто, строго, функционально. Такое сценическое пространство создал художник-постановщик Олег Головко для спектакля «Электра» режиссера Тимофея Кулябина. Аэропорт — как некий абсолют научного прогресса и человеческих достижений. На сцену выходит Танцующий (Михаил Видякин). Включается музыка. Человек начинает танцевать. На табло высвечивается текст: этот человек потерял в авиакатастрофе свою семью. Каждый год он приходит в один и тот же день и начинает танцевать. Это не просто танец — это ритуал. Человек просит богов вернуть его семью. Но боги молчат. Электра (Юлия Пересильд), сидя спиной к залу в застекленной каморке, помогает мужу (Дмитрий Журавлев) собираться на работу. Они живут прямо в аэропорту, среди тряпок и моющих средств, как гастарбайтеры, загнанные крайней нищетой спать на те же рынки (стройки, лестницы), которые их кормят. Электра подает мужу воду для умывания, бритву, полотенце. Ее жесты медленны и плавны. Это тоже ритуал — она благодарит мужа за то, что бед ее «позором не венчал». Ее беды, ее горечь, ее боль, ее страдание — их не выплакать и не выкричать. Можно только вымолить у богов возможность отомстить за убийство отца. И она молится — страстно, жарко, резко. Бритая голова, крупные серьги, грубая одежда — все отсылает к образу античной жрицы. Тяжесть и глубина ее переживаний заставляют поверить, что у нее есть чудовищное право — право убить свою мать. То, что невозможно оправдать с точки зрения современной морали, оправдано божественной красотой страдания Электры. …Вдруг по табло бегут помехи, зал наполняется шумом, и на все экраны транслируется ролик о Большом взрыве. Через мгновение на сцену выходит Орест (Олег Савцов). Он молит богов помочь отомстить Эгисфу и Клитемнестре, своей матери. Его для этого привел в Аргосский край сам Аполлон. И снова шум, помехи и видео — о бозоне Хиггса. Так строится все первое действие: тягучие сцены высокой античной трагедии рассечены эффектными, яркими видеороликами, иллюстрирующими научные концепции строения вселенной и высказываниями нобелевских лауреатов на тему Бога. Контраст усиливает звуковое оформление Владимира Бычковского: протяжная, чистая Lacrimosa сменяется треском помех. Эти вставки выводят конфликт за пределы пьесы: друг другу противопоставляются две модели мира: в одной говорят боги и молчат люди, в другой — говорят люди и молчат боги. Так в течение первого действия Тимофей Кулябин выстраивает жесткую двуполярную концепцию, противопоставляя мифологии науку и как бы предлагая зрителю за время антракта подумать и встать либо на сторону мифологических героев, либо на сторону признанных ученых. Начинается второе действие. На сцену выбегает Орест: его одежда окровавлена, жесты порывисты, дыхание неровно. Он сшибает урну в поисках сигареты, пытается отмыть руки и повторяет: «Сейчас, сейчас». На ленте для получения багажа выезжает изуродованный труп убитого Эгисфа. То, с каким натурализмом решена кульминация, делает ее не просто высшей точкой спектакля, а настоящей шоковой терапией, обнуляющей первое действие. В одно мгновение меняется все. Из гордого сына Агамемнона вылезает тварь дрожащая (буквально) и сомневающаяся. Из прекрасной в своем страдании Электры — агрессивная оторва, которая не может удержаться от надругательства над мертвым телом. Их мотивация, до этих пор казавшаяся высокой, вдруг оборачивается банальной обидой на бедность, скитания, оборачивается ненавистью к матери. Ослепленная злобой Электра не видит и не слышит спокойных и мудрых слов усталой Клитемнестры. И, совершив второе убийство, Орест просто улетает. Он не герой, он устал, он своими руками убил двух человек — труд не из легких. Ему надо поесть, покурить, поспать. Великая античная трагедия вырождается в «бытовуху». Миф погибает, не выдержав столкновения с кровью, окурками, — со всеми свинцовыми мерзостями жизни. Бог, о котором так много говорили на протяжении спектакля, оказывается пустым, затертым словом из трех букв: его можно без конца повторять, выводить на табло, писать на заборах — смысла не прибавится. Сцену же заполняют пассажиры — они ходят, болтают, слушают музыку в ожидании багажа. Выходит человек. Он начинает танцевать. Но его уже не заметить среди суетящейся толпы. На табло загорается расписание рейсов, на ленту наконец-то выползают сумки и чемоданы. Под ритмичную громкую музыку пассажиры забирают свой багаж и расходятся, оставляя на пустой сцене нелепую бритоголовую девушку с размазанной тушью и странным именем — Электра…