Три дня, с 5 по 7 февраля, в Театре Наций пройдут премьерные показы кукольного спектакля «Ходжа насреддин». Тимур Бекмамбетов — об осле, Ходже и о том, почему в каждом из нас они должны когда-нибудь встретиться.

Тимур, последние пять лет вы посвятили разработке ScreenLife — формату, когда действие фильма происходит в гаджетах героев. То есть такому «кино будущего». И тут вдруг кукольный спектакль…

Вы знаете, я родился в городе Гурьеве в Казахстане (сейчас он называется Атырау). Потом, в восьмидесятые годы, почти десять лет жил и учился в Ташкенте... Это я к тому, что Азия для меня — теплый, вкусный, наполненный смыслами мир, а Ходжа Насреддин — наверное, самый важный персонаж, который пришел к нам из этого мира. Я всегда хотел рассказать про него, но как-то не складывалось — не было времени, не было повода. И он жил внутри меня и никак не мог вырваться наружу. Пока два года назад Инна Яркова (есть такой замечательный продюсер в Казани) не пригласила меня принять участие в своей ежегодной театральной лаборатории в городе Свияжске. Мы с моим партнером и соавтором Ильгизом Зайниевым написали пьесу и за шесть дней поставили ее на берегу реки Свияги с замечательными актерами казанских театров.

А как Ходжа оттуда попал в Театр Наций?

На самом деле эта история не про Ходжу, а про его ишака. Ходжа слишком загадочный, и с ним трудно себя идентифицировать зрителю. (Смеется.) Гораздо легче Ходжу открыть для себя вместе с ишаком. Точно так же, как если делать спектакль по роману «Мастер и Маргарита», его надо делать не про Воланда, не про Мастера, а про Бездомного, который начал историю перепуганным конформистом, а закончил профессором истории и философии. Бездомный меняется. Ишак меняется. А Ходжа не меняется: он герой. Мне всегда казалось, что Костя Хабенский — идеальный Ходжа Насреддин. А ишаком я представлял себе Женю Миронова...

Этот спектакль представляют как вашу премьеру в кукольном театре, но вы же уже работали с куклами в петербургском проекте «Всадник CUPRUM».

У меня есть любимые сестра Елизавета Богословская и племянница Аня Викторова. В 2003 году они создали в Петербурге театр «Кукольный формат», который уже получил пять «Золотых масок» и стал достопримечательностью Северной столицы. Я помогал им чем мог все эти годы. 

Зачем, имея возможность задействовать Хабенского и Миронова, делать кукольный спектакль?

Мы долго с Женей и Костей обсуждали постановку традиционного для Театра Наций спектакля, но он никак не складывался. Актеры, которых я в нем видел, все звезды: Чулпан Хаматова, Лиза Боярская, Инга Оболдина, Виктор Вержбицкий, Игорь Золотовицкий, Костя Хабенский, Женя Миронов — они заняты в других проектах, и собрать их вместе было бы очень сложно. Потом случился коронавирус, и всё вообще, казалось, заглохло... И тогда у меня появилась мысль, почему бы не сделать спектакль кукольным, записав фонограмму, как это делает обычно Резо Габриадзе. По тональности, по жанру это притча, что очень органично для данного формата. Я предложил эту идею Жене. Идея ему понравилась. Мы вздохнули с облегчением, но я никогда не ставил кукольных спектаклей сам. И тогда я вспомнил про «Кукольный формат». Аня Викторова прочитала пьесу, она ей понравилась, и мы решили делать спектакль вместе.

Вы когда-нибудь ставили спектакль с обычными живыми актерами?

Когда учился в театральном институте в Ташкенте. Но это было очень, очень давно.

Интересно попробовать?

Конечно, интересно, поскольку театр — это процесс совместного придумывания. А придумывать вместе гораздо интереснее, чем придумывать одному. Это то, чего мне не хватало многие годы, пока я занимался кино. Там ты все-таки всё придумываешь сам, а потом много людей тебе помогают это реализовать.

То есть вы больше про процесс?

Абсолютно правильно. А кино — это больше про результат. Когда фильм сделан, он уходит к зрителю. Спектакль — это всегда новая сущность. Его нельзя сделать раз и навсегда.

Вам это нравится?

Знаете, я всю жизнь очень боялся театра — боялся неизвестности. Ты же не знаешь, что будет с этой историей на этой сцене, но с новым зрителем, как он себя поведет. Весь прошлый век человечество пыталось осмыслить и принять ту мысль, что наблюдающий за экспериментом неизбежно изменяет его результат. Так называемый эффект наблюдателя. Это очень красивая теория. Театр очень точно следует этому принципу. Но если говорить о нашем кукольном спектакле, это в каком-то смысле компромисс между кино и театром, поскольку голоса актеров записаны заранее. Это то, что пришло из кино. То есть «Ходжа», с одной стороны, состоялся в звуковой студии, где мы искали характеры, образы, импровизировали. А с другой стороны, актеры, которые водят кукол, живут вместе со зрителем, и именно благодаря им спектакль каждый раз рождается заново.

Тимур, мне показалось или осел в «Ходже» — дальний родственник осла из «Шрека»?

Это совсем другой персонаж! Нет, наверняка все ослы друг другу братья (смеется), но ишак в нашем спектакле — это очень точный, надеюсь, портрет каждого из нас. Со всеми нашими заботами, обязательствами, комплексами, мечтами. Это мы в ожидании Ходжи, который придет и перевернет наш мир с головы на ноги, чтобы мы перестали быть ишаками и стали людьми. Наш осел... русский, наш с вами (смеется), который по капле выдавливает из себя «осла» и пытается как-то преодолеть страх стать свободным. Я бы сказал, что это гоголевский персонаж — герой «Шинели», «Каштанки» чеховской... Обыватель, маленький человек, которому Ходжа дарит способность фантазировать, творить, не бояться своей мечты и до конца биться за нее. Это важно для всех нас, ослов, — открыться и постараться принять все те пугающие перемены, которые мы сейчас переживаем. Очень важно встретить своего Ходжу. И пойти за ним.

Вы сейчас о каких переменах?

Я говорю о переменах, связанных с приходом технологий. Тем, кто не откроется этим переменам, а испугается и попытается как-то спрятаться от них, будет очень тяжело. Совершенно очевидно, что «ослы» скоро будут никому не нужны. Нужны будут те, кто способен творить и нарушать правила, как нарушает их Ходжа. Мы не знаем, что будет с нами завтра, и выражение «так должно быть» больше не работает. Никто не скажет, как нам жить дальше. Ты должен это решить сам. А для этого нужно быть свободным, верить в себя и, как это умеет ишак, удивляться, радоваться, любить и принимать неизвестность. 

Тимур, я правильно поняла, вы уверены, что на фоне всех мировых катаклизмов, от практически повсеместных национальных конфликтов до пандемии, самое трудное, что нас ждет, — освоение современных технологий?

Да. Технологии принципиально меняют всё: отношения между мужчиной и женщиной, между родителями и детьми, между государством и гражданами, между разными государствами. Хочешь или не хочешь, но так, как раньше, жить уже невозможно. Мы видим, что тот же Twitter может заменить для политиков все остальные средства массовой информации. Мы видим, что молодые люди влюбляются и строят отношения, физически не встречаясь друг с другом...

Вы бы так могли?

Могли бы — не очень подходящее слово. (Смеется.) Не то что могли бы, я думаю, все мы сейчас так и живем. Уже год люди практически не встречаются друг с другом.

А как же физический контакт и все эти теории про то, что человеку нужно восемь объятий в день? В новом мире будет устройство, которое будет нас обнимать?

Не знаю. Я не могу выступать в качестве эксперта, который знает, как будет устроен мир. Я лишь констатирую факт, что мир будет другой и нам всем вместе предстоит его придумать.