Занявшись классикой („Мещане” Горького, „Лес” Островского) Серебренников перестал валить всю вину на 70 лет советской власти. Саму эту власть с мерзкими подробностями ее режима он вдруг увидел органичным порождением того внутреннего холопства, которое так беспокоило отечественных литераторов дореволюционной поры. Но прежде в его спектаклях всегда был главный персонаж — не герой, но жертва всеобщего насилия, непонимания, страха. Тот, кому сочувствовал зал. Тот, ужаснувшись судьбе которого, зритель должен был устыдиться и захотеть встать на защиту. В конце прошлого сезона эта жертва приобрела сакральный образ Маши Мухиной — голой пионерки, непорочной шлюхи, невинно убиенной, душа которой воспарила над Россией ради ее спасения.
Однако вера в святых заступников не долго была прибежищем упований Кирилла Серебренникова. В его последнем спектакле — „Господа Головлевы” — нет ни героев, ни жертв, ни хоть жалконькой душеночки, которую хоть один зритель в зале, да пожалел бы. Тупые, трусливые и жадные монстры: пропойцы, казнокрады, проигравшиеся игроки, охальники и профурсетки. Каждый норовит урвать чужого хлебца, да еще осенить себя при этом крестным знамением, уверенный, что Бог на его стороне. Но и крестятся то все
Наимерзейший Иудушка — Порфирий Головлев — нелюдь самая противная и живучая, потому что не пьет и не транжирит. Играющий его Евгений Миронов при первом же появлении являет залу всю его подноготную. Но, в отличие от романа, никого
Смотреть мхатовских „Головлевых” трудно, но любопытно. Спектакль гнетет, но за душу не цепляет. Не отзывается узнаванием. Не про меня он, и не про знакомых мне людей, и не про страну мою. Хорошего в ней сегодня не много, да и мы все — не святые. Но мы живые. И, в большинстве своем, мы