Актриса Юлия Пересильд готова сделать следующий шаг. Куда — вот вопрос. Казалось бы, направления прочерчены, но нет. Для актрисы любой шаг — в неизведанное. Каждый раз с чистого листа, каждый раз новое приключение.

Нет шагов вперед, и нет шагов назад. Любые шаги — маленькие, большие, удачные и не очень — это всегда движение вперед. И порой именно маленькие, неудачные или робкие шаги гораздо более важны для дальнейшего пути — без них вообще невозможно научиться ходить.
 
Я иду по жизни большими шагами — иногда падаю, потом встаю и двигаюсь дальше. Любая удача или провал — это очень субъективные вещи, особенно если мы говорим о театре. Твоя неудача по мнению некоего сообщества может стать для тебя невероятным опытом, который ты никогда бы не испытал в удачных проектах. Театр невероятно субъективен. Только ты сам можешь оценивать свою работу, если, конечно, ты честен с собой.
 
Например, спектакль «Фигаро», с которого в свое время зародился Театр наций, оценивали по-разному. Первые премьерные спектакли были как бы неудачными, если посмотреть на рецензии. Но в итоге у театра 12 лет прекрасного пути с невероятными аншлагами, и самое главное — сложился настоящий театр. Мы дружно, любя друг друга, начали работать вместе. Для меня это точно была решающая история, потому что встреча с Женей Мироновым определила мой путь.
 
Или вот другой пример — спектакль «Киллер Джо» Явора Гырдева. Если бы он вышел сейчас, зритель был бы в восторге, но в 2011 году это был достаточно необычный спектакль для нашего театра. Люди вышли после показа и просто не понимали, как это оценивать. А мы, если честно, не имели еще необходимой смелости, чтобы играть так, как просил режиссер. Это была смесь американского триллера, психологической драмы и черной комедии в стиле Тарантино или братьев Коэн. И нам было немножко страшно, но я очень рада, что у меня была роль в этом спектакле, которая помогла мне открыть для себя совершенно новую большую территорию, плоскость, в которой можно работать.

Я не боюсь делать шаг во что-то абсолютно новое, вопрос только во времени и необходимости выбора. Я хочу петь, я хочу создать студию звукозаписи и фотовидеомонтажа, чтобы в одном месте можно было делать театрально-музыкальные фильмы. Игра на фортепиано — почему нет? Когда я вижу, как другие люди занимаются чем-то классным, во мне разжигается огонь и хочется попробовать все. Но, конечно, приходится выбирать. И несколько лет назад я сделала выбор, который очень сильно изменил мою жизнь, — я стала учредителем благотворительного фонда «Галчонок». Это проект, который не просто занимает время, — это просто часть моей жизни. Это врачи, книги, встречи, поездки в реабилитационные центры. Иногда меня спрашивают, тяжело ли было решиться на этот шаг, ведь если взялся за такое дело, потом уже нельзя соскочить. Я всегда уверенно отвечаю: ты это не бросишь. И это вообще история не про доброту и сострадание, хотя, конечно, и об этом тоже. Если ты человек с умеренными, но присутствующими амбициями, с неравнодушным горящим сердцем, когда ты понимаешь, что у тебя есть возможности что-то сделать, ты с этого не соскочишь. Когда у тебя один раз получится сдвинуть плиту, которую, казалось, сдвинуть невозможно, ты испытаешь очень сильный адреналин. И он будет двигать тебя вперед независимо от таких понятий, как добро, любовь и желание изменить мир к лучшему. Конечно, общение с Чулпан Хаматовой и Женей Мироновым оказали на меня влияние. И это именно Чулпан предложила мне возглавить фонд «Галчонок».
 
Один из ближайших шагов в театре — премьера «Дяди Вани» в сентябре в рамках фестиваля «Черешневый лес». Участвуя в таких постановках, всегда думаешь: о ужас, как заново прочитать Чехова после того, как его прочитали и поставили сотни, если не тысячи, театральных трупп по всему миру. Мы все надеемся на режиссера Стефана Брауншвейга. Я посмотрела некоторые экранизации, отрывки из спектаклей, но, честно признаюсь, планирую прийти как белый лист. С одной стороны, в этой пьесе все очень понятно и даже ощутимо. А с другой стороны, каким языком рассказывать эту историю? Мы не будем делать спектакль в историческом контексте. Думаю, это будет некое безвременье, если судить по нашей первой встрече. Мы уже видели сценографию, наброски костюмов, у нас была первая читка. Я вообще люблю работать на сцене с Женей Мироновым, мне с ним спокойно — не в смысле, что я планирую ничего не делать. Я знаю, он не может себе позволить халтуры или повторений. На сцене может произойти все, что угодно, но это точно будет интересно, потому что там будут новые мысли, новые идеи. И, конечно, мы все ему в этом будем помогать. Там, где Женя, там можно фантазировать, экспериментировать, пробовать, хулиганить и ошибаться. Нельзя ничего не делать. А все остальное — можно. Я играю Елену Андреевну с Лизой Боярской (в два состава). По сути, мы будем втроем делать эту роль — я, Лиза и Стефан. Уж наверно что-то должно родиться.
 
Природа скуки, тоски и душевной лени, которая есть в произведениях Чехова, всегда будет привлекать зрителей. Я человек из провинции и точно могу сказать: у тех, кто вырос в отсутствии каких-то особенных условий для жизни, иммунитет закаляется так, что люди не боятся ошибок, они умеют действовать. Ошибся — встал — пошел дальше. Конечно, немного порефлексировал, но потом отбросил все сомнения и сделал следующий шаг. Другое дело, когда тебе есть что терять. Когда у тебя ничего нет за спиной, ты летишь, куда хочешь. А когда ты должен соответствовать, равняться на кого-то, оправдывать чьи-то ожидания — это трудно. Чеховская Нина из «Чайки» — она добилась все-таки своего, она все равно пожила так, как она хотела. Ей умирать не страшно. А вот когда ты хотел и даже не попробовал, это и приводит к тоске, душевной лени и бесконечной рефлексии и разговорам — и вся жизнь так и проходит в этих бесконечных разговорах, а самого главного так и не случается — риска, безумия, страстной любви. Вот это самое страшное — осознать, что в жизни ничего не происходит. Пусть будет плохое, разное, сумбурное, странное, но будет что-то, что поможет почувствовать себя живым.
 
Шаг в режиссуру в прошлом году точно помог мне почувствовать себя живой и дал колоссальный опыт — прежде всего опыт человеческий. Я теперь понимаю, почему у режиссеров так часто случаются инфаркты. Есть два типа режиссеров. Первый условно назовем «подлец». У него есть цель, а люди — это просто винтики, за счет которых нужно выполнить то, что задумал. И есть второй тип режиссера, который тоже очень хочет осуществить задуманное, но при этом ему важно, чтобы каждый из участников процесса открыл для себя какую-то новую дверцу и прожил отрезок своей жизни как-то по-другому. Я, наверно, была режиссером второго типа. Я хотела вывести команду, с которой мы делали «Каштанку» (кстати, показ в Москве тоже проходил в рамках фестиваля «Черешневый лес»), на какую-то новую для них территорию. Прошло год и три месяца с момента премьеры в Пскове, а я понимаю, что до конца так и не осознала, что это было. Это вообще была я? Мы сделали этот спектакль за 14 дней? Я смотрю на это как бы со стороны, как будто какой-то другой человек это все делал вместо меня.
 
Скажу откровенно: я бы, может, и хотела уйти в режиссуру, но я понимаю, что оттуда обратной дороги нет. Вероятность того, что ты войдешь в режиссуру и останешься артистом, — нулевая. Ощущение власти и осознание того, что ты можешь все, просто не позволят тебе отказаться от режиссуры и снова стать актером. Артист всегда должен быть «пустым», а режиссер всегда должен быть настойчиво «полным», чтобы наполнять всех вокруг. Это совершенно разная природа творчества.
 
Какой следующий шаг — не знаю и никогда об этом не думаю. Рассказывать Богу о своих планах — это очень смешно. Никогда нельзя знать, что с тобой будет завтра. Конечно, я смотрю на несколько шагов вперед, но о планах не люблю говорить. Новый день укажет путь.  

Колонка Юлии Пересильд опубликована в журнале "Русский пионер" №91. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".