На сцене Театра наций сыграли премьеру спектакля Явора Гырдева. Он поставил пьесу американца Трейси Леттса — черную комедию из жизни обитателей техасского дна, предтечу фильмов Тарантино и братьев Коэн.

Знаток античности, изучавший режиссуру параллельно с философией, призер ММКФ-2008 (за фильм "Дзифт") и постановщик одного из самых стильных спектаклей прошлого сезона — "Метод Гренхольма" (см. "Ъ" от 31 марта 2010 года), болгарин Явор Гырдев всем жанрам предпочитает триллеры. Это он лет восемь назад впервые познакомил нас с "Человеком-подушкой" Макдонаха: за стеклом, отделявшим сцену от зала, следователи так правдоподобно избивали ни в чем не повинного героя, что стоило большого труда не вмешаться. С тех пор кто только не ставил Макдонаха, но переплюнуть тот спектакль пока никому не удалось. Для своей второй московской премьеры Гырдев выбрал пьесу, которой, как говорят, вдохновлялись Мартин Макдонах, Марк Равенхилл и прочие создатели новой драмы. Написав "Киллера Джо", Трейси Леттс в начале 1990-х вывел на сцену тех, кого в Америке именуют "белым мусором". Это делали и до него, но Леттс первым изобразил их жизнь не как вариацию на тему "На дне", а как трагикомедию, в которой жуткое и смешное сплавилось в гремучую смесь, примерно как в "Криминальном чтиве" Тарантино (оно, кстати, появилось позже).

"Античные герои умирали возвышенно, нынешние гибнут как игрушки в руках невнимательного ребенка",— говорит Гырдев, считающий, что Леттс всего лишь продолжил дело Чехова — "развенчал пафос трагедии при помощи бациллы смеха". В известном смысле персонажи его пьесы действительно близки древним грекам — у тех, как известно, не было понятия совести. Орест мог убить мать и спать спокойно — возмездие приходило извне в виде крылатых Ириний. Ни о чем таком герои "Киллера Джо", конечно, не подозревают: "совесть" — слово не из их лексикона, но возмездие приходит и к ним.

Постоянный соавтор Гырдева художник Никола Тороманов поместил семейство Смит в фургончик. В прологе боковая стена поднимается вверх, открывая жилье, которое арендовали на пару недель, застряв в нем навсегда. Пластиковый баллон вместо водопровода, металлические клетушки вместо спален, огромный надувной диван как главное украшение гостиной. "Это мой дом",— вразумляет отец Ансель (Андрей Фомин) сына, ворвавшегося среди ночи. "Это не дом",— резонно отвечает Крис (Александр Новин). Мать украла у него три унции кокаина, приготовленные на продажу — Крис предлагает убить ее и получить 50 тыс. страховки. Вялый недотепа Ансель принимает предложение, возмущаясь даже не тем, что киллером подрабатывает местный коп Джо Купер, а суммой, которую тот берет за услуги.

"Так это вы убьете мою маму?" — любопытствует Дотти (Юлия Пересильд), когда в фургон вламывается Джо (Виталий Хаев). Эта Дотти — самый непростой персонаж истории. Наделенная ангельской внешностью, но слегка помешанная, она сперва становится заложницей Джо: в ожидании причитающейся платы он делает ее своей любовницей. А после оказывается чем-то вроде той самой Иринии, но мщение вершит словно во сне. Так что зритель в финале остается с загадкой, ангел ли она возмездия или просто циничная фурия. Юлия Пересильд тонко передает эту двойственность Дотти — нежно врачует раны избитого кредиторами Криса, а в следующий миг плотоядно обнимает его врага Джо. Читает молитву, чтобы Бог принял к себе душу мамы, и хватается за револьвер. Эксцентричная Елена Морозова смешно играет Шарлу, вторую жену Анселя, гулящую стерву, решившую урвать кусок в кровавой заварухе, но не способную думать на шаг вперед. В итоге в этом паноптикуме больше всех на человека похож киллер — просто потому, что наделен разумом. Самая сильная сцена — когда Джо молча (зритель видит только спинку кресла, шляпу и мощные руки) слушает исповедь Криса, умоляющего расторгнуть сделку, вернуть сестру и не убивать мать. Парень вываливает перед ним всю свою нелепую жизнь, а коп молчит, покачиваясь в кресле, пока обессиленный слезами Крис не заметит большой, плотно закрытый ящик на колесах...

Еще только обживаясь в обманчиво простом, многослойном пространстве спектакля, артисты не всегда попадают в жанр. Диалоги Леттса, остроумно переведенные Сергеем Волынцом, нельзя играть медленно, психологически оправдывая каждую фразу — только представьте, что было бы, если бы так сыграли хоть одну сцену у Тарантино. Думается, со временем они освоят жанр интеллектуального трэша и наберут нужный темп — спектакль и сейчас уже идет под непрерывный хохот. Но проблема кроется еще и в аудитории. Для любителей бездумных зрелищ эта постановка слишком тонка, а интеллектуалам может показаться незатейливой. Средней же публики у нас нет, как нет и средних зрелищ. В общем, "Киллер Джо" пока находится в поисках жанра. Ну, собственно, как и весь наш театр.