В Театре наций продолжается парад имен: вслед за Эймунтасом Някрошюсом, Алвисом Херманисом и Томасом Остермайером сцену отдали Андрею Могучему, знаменитому петербуржцу, делающему театр, аналогов которому нет, — театр предмета, формы, картинки. В его работах всегда сложносочиненная сценография, масса взаимодействующих фигур, необычный свет; он смело применяет анимацию, элементы комикса и других техник поп-арта. В этом же ряду для Могучего находится и текст — он ставит его вровень с другими компонентами, но уж никак не выше.

Сюжетная, драматургическая основа служит базой для формальных упражнений.

Именно таков его московский дебют “Circo Ambulante”, который он сочинял вместе с другим знатоком и пропагандистом визуального в театре, художником Максимом Исаевым, участником инженерного театра АХЕ. По словам режиссера, источником вдохновения для работы послужила идея представить Лию Ахеджакову в образе Дон Кихота. Из этой картины родилась целая антиутопия, которую авторы придумывали и писали прямо во время репетиций: история о вулканическом острове и его тиране Оберкондукторе, о городе, бывшем когда-то центром металлургии, — теперь здесь работает только мясокомбинат.

Впрочем, это тоже стратегическое производство: здесь добывают бычьи семенники, с помощью которых диктатор поддерживает свой политический и половой потенциал. Оберкондуктор желает открыть на острове новый цирк-шапито — для забавы местных жителей, женская часть которых в полном составе трудится на мясопереработке.

В городе есть свои арт-террористы — троица акционистов-революционеров; правда, один из актуальных художников сам признается, что подрабатывает в полиции осведомителем.

На самом деле пересказывать туго набитый деталями сюжет можно долго, но едва ли нужно: в два часа спектакля еле вместилось около двух третей истории, придуманной Могучим и Исаевым; первую, прологовую часть в изложении режиссера можно прочитать на сайте Театра наций. При детальном рассмотрении сюжетная линия выглядит чересчур ветвистой, но из всех обстоятельств здесь важны лишь те, что служат отправной точкой для создания атмосферы, которая и создается с помощью визуального решения.

И вот здесь перед нами настоящий пир для глаз, а затем и головы. Мясные туши, перешитые из пальто, слаженные движения „кишковальщиц” на комбинате в такт отгружаемым коробкам, белые медведи, выходящие на сцену с лозунгами в лапах, и скрывающиеся под их матерчатыми шкурами арт-террористы, сами символически разодетые в черное и белое. Гигантские заводские трубы, поворот которых обозначает переход действия из комбината в дом и обнаруживает внутри детали обветшалого интерьера. Все двигается, поворачивается, все имеет значение. Наконец, те сцены, в которых нужны спецэффекты, — взрывы, драки, убийства — с потрясающей непосредственностью заменены комиксами — смешными картинками, в котором у нарисованных на полотнище фигурок подписаны имена персонажей и приписано „хрясь!” и „баммм!”.

Ясно, что понятие „главная роль” в таком театре получает несколько иное значение, чем в театре психологическом, точно так же, как и текст, чье назначение из несущего делается служебным. Поэтому сначала кажется, что главная пара, которую Могучий пригласил играть, — Лия Ахеджакова и Альберт Филозов —является лишь равноправной частью общей композиции из людей и декораций.

Однако по ходу спектакля становится ясно, что именно с появлением этого дуэта колеса действия начинают вращаться, а обстоятельства, с которыми нас так долго знакомили, — меняться.

Она бывшая потомственная циркачка Мария, лишившаяся уха во время номера с метанием ножей, жившая как все, но однажды получившая от полицейского дубиной по голове и с тех пор поменявшая свои представления о социуме. Он бывший герой страны Антон, металлург, оставшийся на острове еще с тех времен, когда вместо позорных бычьих яиц здесь делали гордую сталь, ныне — лежачий больной. Вместе они смысловой центр спектакля: два донкихота, к своим пятидесяти с лишним прошедшие путь из необыкновенных людей в обыкновенные, из молодых и полных сил в старые и больные и наконец сказавшие себе, что жизнь должна перестать походить на мясокомбинат и выглядеть как бычьи яйца. Антон и Мария решаются на убийство диктатора, и едва решаются, как в буквальном смысле становятся больше себя самих. Антон как ни в чем ни бывало встает с постели, с которой был неразлучен десятки лет, а Мария надевает латы.

И с задачей быть локомотивом действия артистический дуэт справляется блестяще.

Ни разу не походя на старых собак психологического театра, мучительно исполняющих новые для себя фокусы, Ахеджакова и Филозов чувствуют себя в незнакомом им прежде „визуальном” жанре так, будто этот первый в их жизни прыжок в „театр формы” дался им без малейших усилий.

Собственно, с учетом небезупречности текста именно они и становятся здесь теми, кто примиряет и соединяет привычный нам театр слова с театром картинки и предмета. Впрочем, есть в этом и заслуга самих Могучего — Исаева, избежавших искушения превратить артистов как первого, так и второго плана в демонстраторов пластических поз: для этого собранные на проекте актеры (среди которых Ильяс Тамеев, Арина Маракулина, Михаил Ефимов, перекочевавшие в постановку из проекта „Зажги мой огонь”, а также одна из лучших актрис Театра им. Станиславского Ольга Лапшина) были бы слишком хороши. Наоборот, Могучий дал им максимальную свободу и стимулировал к творчеству и импровизациям — как следствие, многие из сцен спектакля родились прямо на репетициях, возникали и вырастали в резонансе с тем, что происходило в этот момент за стенами репетиционного зала.

В результате такого подхода „Цирко амбуланте” получился каким-то пугающе и безупречно актуальным: к вечной актуальности антиутопии как жанра добавились совсем уж удивительные совпадения. Причем как в идеях, так и в образах. Действующие в постановке арт-террористы повадками, манерой речи, движениями сильно напоминают группу „Война”. Донкихотская речь ахеджаковской Марии в финале почти дословно напоминает ту, что Лия Меджидовна произнесла на камеру перед митингами на Сахарова. Бычьи яйца как средство для поддержания вертикали, строительство цирка на острове, где вся жизнь вертится вокруг мясного завода, — метафоры Могучего — Исаева прямы и просты. Вроде бы не Россия, но так похоже на Россию — формально, визуально, очевидно.